Именем закона. Сборник № 3

В комнате при ярком свете люстры Орлов увидел ее по-новому. В голубом платье с убранными в пучок желтыми волосами, Комиссарова была недоступно хороша, как графиня в исторических фильмах. В его душу вкралось сомнение — сестра ли она Алексею Пьяных?

— Я вернулся из колонии, — сказал он, чтобы начать разговор.

— Я поняла это, — сказала она.

— Ваш брат…

— Требует денег.

Орлов не понял, что с ним произошло, но ему не хотелось врать этой женщине. Он поймал себя на том, что жалеет ее.

— Нет, — сказал он. — Леша передает привет.

— Напоминает о себе. Чтобы я не забыла.

Сам не веря своим ушам, Орлов сказал:

— Да, свое он не упустит.

— Вы, наверно, голодны. Садитесь, ешьте.

Он был голоден, но есть при ней ему не хотелось.

— Я водки выпью, — сказал он и налил в фужер все, что оставалось в бутылке. Выпив, он не удержался, взял кусок колбасы и стал есть.

Думаю, то, как он ел, и сыграло роль в том, на что решилась Комиссарова. Она сунула ему в руку двадцать пять рублей.

— К сожалению, у меня больше нет.

Деньги вернули Орлова на землю. Он стал прежним Орловым. Он как бы заново ощутил, зачем пришел сюда. Он небрежно покрутил ассигнацией.

— Правда, у меня больше нет. — Комиссарова показала пустой кошелек.

Орлов был огорчен и не скрывал этого.

— Обождите, — сказала она, что-то взяла со стеллажа и протянула ему. Это было кольцо с топазом. — Возьмите. Продадите, будут какие-то деньги.

Он помялся. Что-то ему подсказывало, что не следует брать кольцо.

— Больше я ничем помочь не могу.

Он взял кольцо и ушел, не сказав даже «спасибо», ушел, ненавидя своего дружка Алексея Пьяных, презирая свое мужское начало. Одно дело отобрать кольцо, другое — взять его как подарок у женщины. Он не понимал себя и не понимал Комиссарову. Почему она одарила его? Когда он взял кольцо, она сказала:

— Идите. Я устала и хочу лечь.

Это были ее последние слова, услышанные им.

Если все действительно произошло в час ночи, то сосед Комиссаровой Гриндин слышал шаги Орлова, которые он принял за шаги Рахманина. Выходило, что напрасно я относился к показаниям Гриндина с недоверием.

— Значит, вас никто не видел, Орлов? — спросил я.

Он, конечно, понял, почему я спросил об этом.

— Нет, — ответил он.

— Орлов, когда вы вернулись домой? — спросила Миронова.

— Без четверти два.

— Кто это может подтвердить?

— Мать.

— Ваша мать подтвердит, что вы Иисус Христос. В прошлый раз она подтвердила, что вы крепко спали в своей кровати, когда было совершено ограбление квартиры. Помните?

Орлов промолчал.

Рахманин жил у приятеля в мастерской на Красноказарменной улице и звонил мне по утрам, задавая один и тот же вопрос: «Что-нибудь прояснилось?»

Мы встретились на Страстном бульваре. В тени все скамейки были заняты.

— Вы знакомы с Гриндиным Василием Петровичем?

— Теперь им заинтересовались? Мы не здоровались.

— Что не поделили?

— Надю. Этот козел пытался ухаживать за Надей в отсутствие жены. Она аккомпаниатор, часто уезжает на гастроли. Когда я переехал к Наде, он продолжал свои попытки. Со мной он был предельно вежлив, шаркал ножкой, но ни во что меня не ставил, ухаживал за Надей открыто — то шоколадку иностранную преподнесет, то сувенир из-за границы. Однажды я вернулся домой поздно, думал, Надя уже спит, и без шума вошел в квартиру. Надя не спала. Она отбивалась от Гриндина. Я его выгнал и сказал, что переломаю ему ноги, если он близко подойдет к Наде.

Глава 11

Я приехал на Петровку в половине девятого. Мне хотелось поработать в тиши и одиночестве. В десять предстояло совещание у Самарина.

Разложив на столе бумаги, я принялся составлять план своего выступления. Зазвонил телефон.

Женский голос попросил Хмелева. Кому-то из его подруг не терпелось поговорить с ним с утра пораньше.

— Хмелев будет позже. Что ему передать?

— Это товарищ Бокарадзе?

— Бакурадзе, с вашего разрешения.

— Простите. Говорит Татьяна Грач, подруга Нади Комиссаровой. Саша сказал мне, что в случае чего я могу обратиться к вам, в его отсутствие. Мы можем встретиться? Желательно сейчас же.

Убрав со стола документы в сейф, я оставил Хмелеву записку и вышел из кабинета.

Татьяна Грач стояла у входа в Эрмитаж, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

— Здравствуйте. Я — Бакурадзе.

— Здравствуйте. Я вас узнала. Вы же были на похоронах.

Мы прошли в сад.

— Чем вы взволнованы, Татьяна Алексеевна?

— Называйте меня Таней, пожалуйста. Извините, что с утра оторвала вас от дела. Но я всю ночь не спала.

— Что случилось?

— Даже не знаю, с чего начать. Когда я волнуюсь, просто глупею. А вы давно на Петровке работаете? Вы совсем не похожи на Пинкертона.

Татьяна Грач долго говорила о пустяках, лишив меня надежды вернуться на Петровку хотя бы за полчаса до начала совещания.

— Я уже собралась с духом, — наконец сказала Грач. — Я была уверена, что Надя покончила с собой.

— Почему?