Именинник

Дженсен бросает на меня сердитый взгляд, его кулак крепче сжимает полотенца.

— Что это значит? шепчу я, наливая еще воды и наклоняясь, чтобы осмотреть порез, проходящий прямо через бровь Коула.

— Его мать — гребаная проститутка. Продает себя за деньги или наркотики, не знаю. Ее клиенты — куски дерьма.

Я сделала паузу. Я впервые об этом слышу. Коул мало что рассказывал мне о своей семье, но я полагала, что они много работают, поэтому и не возражала против того, чтобы он проводил с нами много времени на протяжении многих лет.

— Что?

Дженсен покачал головой.

— Коул может объяснить, но он, вероятно, вклинился между несколькими клиентами своей мамы. Ублюдки.

Я согласна с Дженсеном. Я сую ему в руки кувшин и беру другое полотенце, аккуратно отталкивая сына с дороги. Вытирая излишки воды, я вижу, что кровь замедлилась. Рана все еще достаточно глубокая. Пока отек не спадет, я могу использовать несколько повязок.

Рука Коула обхватывает мою талию, его кулак сжимается, когда он притягивает меня ближе за рубашку.

— Я…

— Ш-ш-ш. Перестань пытаться говорить. Я провожу мягким пальцем по его челюсти, а затем поворачиваюсь к Дженсену.

— Помоги мне снять с него рубашку. Если его били кастетами, то велика вероятность, что что-то сломано или кровоточит.

Сын кивает, протягивая мне ножницы из аптечки. Я слегка улыбаюсь. Я не думала о том, чтобы разрезать ее.

Дженсен смеется. Я приподнимаю бровь и начинаю разрезать тонкую футболку. Я резко вдыхаю, когда вижу синяки, уже образовавшиеся на его ребрах и животе. Дженсен наклоняется и ругается.

— Мы должны взять ее на всякий случай, бормочу я.

Глава 15

Оливия

Медсестры и врачи окружают нас, как только мы оказываемся в отделении скорой помощи, и увозят его в дальнюю палату, не позволяя нам следовать за ними. Дженсен наблюдает за этим, заложив руки за голову, его тело напряжено.

Я опускаюсь на стул и благодарю за толстовки, которые остались в грузовике Дженсена и скрываю кровь на нас обоих. Через несколько минут мой сын садится рядом со мной.

— Знаешь, что самое хреновое? шепчет он.

— Что? Я поворачиваюсь к нему лицом.

Он тихонько смеется.

— Одной из моих первых мыслей было то, что, если бы вы поженились, тебе бы разрешили пойти с ним. Но я все еще пытаюсь принять то, что вы сделали.

Я протягиваю руку, чтобы он взял ее. Он берет, и я прислоняюсь к его плечу.

— Иногда такие вещи просто происходят. Они не должны иметь смысла, особенно в таких ситуациях, как эта, когда кто-то, кого мы любим, пострадал.

Сжав его пальцы, я облизываю пересохшие губы.

— Хочешь узнать мою первую мысль?

— Да.

— Как хорошо, что врачи активно пытались помочь ему, а не сразу отправили в морг.

Дженсен напрягается.

— Господи, мама.

— Прости, извиняюсь я, забыв о том, как он еще молод. Возможно, он едва помнит дни после смерти отца. Большая часть этого времени проходила как в тумане, но несколько случаев не выходят у меня из головы. Они постоянно воспроизводятся, или же у меня внезапно вспыхивают воспоминания, когда я думаю о них.

После часа отсутствия новостей Дженсен опускается в кресло и играет на своем телефоне. Я отправляюсь в холл, чтобы купить что-нибудь выпить. Когда я прохожу мимо стойки администратора, я прочищаю горло, чтобы привлечь ее внимание.

Она улыбается.

— У нас по-прежнему нет никаких новостей.

— О. Я так и думала. Эм… это прозвучит странно. У вас есть в продаже тесты на беременность?

Женщина медленно моргает.

— Тесты на беременность. Э-э-э. Нет.

Я отмахиваюсь от нее, это было мое собственное странное беспокойство. Я сомневалась, что вообще беременна, но в груди у меня было ноющее чувство. Я хотела получить хоть небольшое облегчение от доказательства того, что это не так. Взяв бутылку из автомата, который, к счастью, принимал карты, я вернулась к Дженсену.

— Я сообщил тренеру, что Коул, вероятно, не приедет в течение нескольких дней или даже больше, сказал он, убрав телефон в карман и положив голову на руки.

У меня сердце болит от того, что они оказались в такой ситуации.

— Что случилось, Дженсен? Я не знала, что в его семье, все настолько плохо.

— Вот почему я всегда пытался уговорить его переехать к нам. Его дом — это помойка, и его мама даже не признает его существования. Ему приходится запирать свою комнату, чтобы не пускать их. Он вздыхает, разминая шею.

— Почему никто из вас не рассказал мне? Я бы настояла на его переезде.

Дженсен хмурится.

— Коул был убежден, что его мама найдет способ засудить тебя за похищение или что-то в этом роде. Он хотел подождать, пока ему не исполнится 18.

— Я не думаю, что ему стоит возвращаться домой, — говорю я мягко, с более чем материнской заботой, подталкивающей к требованию.

— Я знаю. От его пораженческой позиции у меня сводит живот.

Я протягиваю руку и кладу ее на его плечо.

— Он может остаться в гостевой комнате, и, между нами, больше ничего не будет. Я обещаю.

Дженсен отдергивает руку, и я стараюсь не обижаться.

— Это не имеет значения, если бы ты так поступила. Это уже произошло, так какой в этом смысл?

— Из уважения к тебе…

Он усмехается. — Если бы ты уважала меня, то не делала бы этого.