Именины сердца: разговоры с русской литературой

— В России любят сильных правителей, это несколько разные вещи. Правитель не может не быть сильным. И еще многое зависит от тщеславия. Когда человек хочет, чтоб его помнили — и помнили как благого реформатора и спасителя. Деньги быстро перестают иметь значение, когда речь идет о вечности. Начиная с десятого миллиона начинается тщеславие. Это самый главный движущий мотив тех, кто правит миром. Но для человека, который управляет такой огромной территорией, как наша, вопрос ставится просто: он должен быть жестким и циничным, это неизбежно. Поэтому я сам никогда не пойду во власть — она пробуждает самое ужасное, самое гнусное, что во мне есть. Я недостаточно силен для того, чтобы выдержать это искушение.

Это как Гэндальф, которому Фродо протягивал кольцо со словами: «Ты же мудр, Гэндальф, ты же добр, ты обладаешь огромной силой!» — и тогда Гэндальф затрясся и сказал: «Убери! Потому что желая людям добра, желая им всего хорошего, я бы погрузил мир в такой ужас…» Когда я это прочитал, я понял, что Толкиен — великий писатель. Он совершенно четко понял природу власти и суть ее. Любая власть — кольцо, надевая которое, ты отказываешься от многого человеческого в себе. Они ведь все или почти все хотят блага, пока не наденут это кольцо.

— А ты не хочешь блага?

— Я хочу блага. Поэтому я кольцо и не надену.

ДМИТРИЙ ВОДЕННИКОВ: «Среди новых поэтов я самый читаемый. Скорей всего, никто просто не рубит в моих стихотворениях…»

Дмитрий Борисович Воденников родился 22 декабря 1968 г. в Москве.

Окончил филологический факультет педагогического университета. Работал на «Радио России»: создатель и ведущий программ о современной русской литературе «Записки неофита» и «Своя колокольня». Один из составителей антологии новейшей русской поэзии «Девять измерений» (2004).

Автор нескольких книг стихов, в числе которых «Holiday», «Как надо жить — чтоб быть любимым», «Мужчины тоже могут имитировать оргазм», «Вкусный обед для равнодушных кошек. Стихи и интервью», «Черновик. Книга стихотворений» и др.

Когда говорят, что критика нужна для того, чтобы помочь литератору разобраться в себе, я всегда внутренне немножко веселюсь. В моем понимании, да простят меня критики, настоящий литератор лучше всех знает все свои достоинства и все свои недостатки. Он, если еще не выжил из ума, может такую критическую статью о себе написать, какую ни один критик не осилил бы. Разбить себя в пух и прах

и сверху плюнуть… Ну и панегирик тоже сумеет себе изготовить, если захочет.

Я к тому, что мои ощущения от стихов Воденникова лучше всего сформулировал сам Воденников: «Мои недостатки, — сказал он, — в том, что большинство моих стихотворений — мучительны. Залиты солнцем, но мучительны». Слово «недостатки» тут, конечно, вполне условное (вместо него вполне могло стоять слово «достоинство»; я бы именно это слово и поставил). Но вообще сформулировано очень точно.

…Это интервью начиналась как провокационное. Вопросы стоили ответов — да и сложно было бы представить Воденникова, всерьез отвечающего на вопрос о том, зачем он красивый такой родился на белый свет. (Я, впрочем, спрашивал почти серьезно.)

Но потом интонации сменились, и получился разговор в иных тонах. Не знаю, почувствуется ли это… хотелось бы. Все, вроде бы… Ну, тогда встречайте. Это, повторюсь, Дмитрий Воденников — самый, пожалуй, известный поэт в своем поколении. Когда он вслух говорит об этом, меня ничто не коробит. Он же правду говорит.

— Дмитрий, приветствую. Расскажите, пожалуйста, откуда вы родом, где учились, чем занимались, с какой поры началась литература и чем занимаетесь ныне?

— Здравствуйте, Захар. Родом я из Амстердама. Моя мать однажды сбежала отсюда туда с одним заезжим музыкантом, сбежала от моего отца, который был известным советским миллионером. То ли ей наскучило бояться, то ли деньги ей надоели (она была очень красива и могла себе это позволить — устать от денег)… В любом случае — она перешла границу, уже беременная, в одной кацавейке и с банкой огурцов для родственников скрипача (я разве не сказал, что он был скрипач? Странно). С пианистом особенно ничего не получилось, но я уже был в ее утробе — и некоторое время она подрабатывала в приморских ресторанах пением песенок Аллы Пугачевой и иногда удила рыбу (кормить же ребятенка как-то ведь надо было). Потом отец ее простил, и она вернулась домой. С той же банкой и со мной. Но недолго я резвился на папиной ферме. Однажды (не самым лучшим днем: тоскливым и муторным — знаете, какие бывают ноябри в России) меня украли цыгане и научили ходить по проволоке (тогда как раз сдох их любимый медведь Рустем). Так я заработал свои первые деньги. Стихи же пришли позже. Когда я вдруг сбежал из табора и спал в росистых стогах под городом Кишиневом. Там меня и нашли критики.