Именно это

Ребекка медлила. Она не доверяла Лейле. Лейла не пыталась выглядеть преувеличенно-женственной, как женщины, скрывающие какой-нибудь изъян, но и не собиралась раскрывать себя целиком перед другой женщиной. Мужчины никогда не верили, что у нее могут быть лесбийские наклонности. Думали, что она прикидывается, просто чтобы завлечь мужчин. Будь Ребекка лесбиянкой, она бы вела себя точно так же.

Она, наверное, тоже могла бы влюбиться в такую женщину. Испорченную общением с мужчинами, пытающуюся обратить ее в свою веру — безуспешно. Догадываясь, что она не настоящая лесби и никогда ею не станет. Нашла бы с ней удовлетворение и взаимопонимание, а потом, отдохнувшая, вернулась бы к очередному использующему ее мужчине. Она играла с ней, как если бы она была одним из этих идиотов-мужчин, вынужденных только отдавать. Лесбиянка, наказанная за свою измену мужчинам.

Было время, когда благополучные и благородные мужчины, постаревшие импотенты или голубые, охотно женились на лесбиянках. Перестав быть запретным, лесбиянство обрело черты неподражаемой светскости: избавившись от оков содержавших их мужей и отцов, женщины так и не были приняты всерьез со своей сексуальностью, поэтому им позволялось многое. Теперь лесбиянки были пионерками в брюках, таких просторных, что держаться на талии они не могли и перехватывались широкими поясами с массивными пряжками.

Спокойные и расслабленные, всегда начеку, ожидали они новых атак со стороны извечного противника, превосходящего их числом и возможностями. Чтобы узнать своих, им хватало нескольких простых правил. И нескольких простых слов, чтобы понять друг друга.

Разобщенные, они проходили посвящение товариществом. Принимали на себя мужскую роль, трезвость формы которой выделяла их из толпы настолько, что им уже не хотелось ни сбрасывать, ни видоизменять ее, ни опять разобщаться.

Были и пионерки, одиночки или небольшие группы, изменявшие пионерскому делу. В этом камуфляже они привлекали даже тех, кто никогда не хотел стать лесбиянкой. У них не было ни своей ниши, ни своей моды, которая все же, как и у геев, как-то сама собой сложилась, дав им, изгоям, повод считать, что любой, кто хоть отчасти претендует на хороший вкус, является одним из них или по меньшей мере не чужд гомосексуальной культуре.

Лесбиянки стали авангардом женской эмансипации. Это было эффективнее, чем дожидаться, пока мужчины сами уступят женщинам свои полномочия. С введением равноправия они постепенно утратили передовые позиции, а когда однополым парам разрешили усыновлять детей, то и лозунг «не жертвуй карьерой ради материнства» перестал быть актуальным.

Лейла и Ребекка были такой парой, которая вполне могла заиметь ребенка — с помощью спермы Юлиуса.

Ребекка дрочила старательно, пока та не появилась. Сбросила далеко в сторону, соблюдая безопасность. Хотя в последний момент, когда Юлиус не способен был ничего предпринять, могла удержать ее в руке и устроить себе искусственное зачатие.

Юлиус ничего не видел. Это было началом непредсказуемых последствий.

Измучился, выдохся. Юлиус знал, что расплатой за миг удовлетворения для него всегда будет риск. Если удовлетворение затягивалось, риск уходил, но наступало раскаяние.

Ребекка внезапно осознала свою физическую силу. Прижалась к нему, но желание отсутствовало. Им понадобилось много времени, чтобы узнать друг друга — и перестать при этом узнавать самого себя.

Она наклонила голову, чтобы не целоваться. Прикрыла руками грудь, но не отодвинулась. Не реагировала на нежные прикосновения и негромкие слова, призванные напомнить, как ему с ней было хорошо’.

Тревожный сигнал раздался, и кто-то высунул голову — посмотреть, откуда грозит опасность. Но сигнал был ясен и сам по себе: коридор сужался. Голова стукнулась о стенку.

С чем ей было связать это? С тем, что она правильно сделала, вовремя втянув голову, вместо того чтобы высунуться и посмотреть, в чем дело. Что никто не может знать всего. Или просто ее возмутила вся эта история, а не чье-то конкретное поведение. История, которая не кончилась ничем, и Ребекке тоже не дала ничего. Может быть, и так. Все может быть.

Они сошлись вновь без просьб, без борьбы. Обернулось все это, как и любой другой затянувшийся акт, усталостью и разочарованием. Юлиус скучал. Встать и уйти он сейчас был не в силах, даже если бы Ребекка этого захотела.

Так они и скучали бы еще много дней и ночей, что бы ни происходило с ними в жизни. Дрожали бы от скуки, как другие дрожат от страсти.

Потом они целовали друг друга в шею, за ушком. Все предваряющие жесты давно казались им лишними.

С ненасытной сдержанностью спали в той же постели, мыли и ласкали друг друга. Их не тянуло ни к хорошей еде, ни к хорошему сексу. Вернуться к наслаждениям? Увольте. Лучше сберечь то, что было, осторожно храня его.

Казалось, будто они говорят строго по очереди, успевая забыть слова другого прежде, чем начал говорить сам: «Я так хочу… Не отталкивай меня!»