Именно это

Они знали о той неописуемой покинутости, которая поглотит их, если кто-то из них уйдет. Захлопнет за собой дверь или заболеет. Да даже если они вместе уйдут или вместе заболеют. Хуже всего то, что кто-то останется один. Вот они вместе решают покончить с собой, один выживает, и его потом всю жизнь мучает чувство вины, одиночества и полной безысходности от того, что он не способен больше с кем-то начать все сначала.

Они не могли ничего обещать. Заботливость другого не гарантировала ничего, зато давала волю надеждам, сдерживать которые тоже не было никакой возможности.

— Может, тебе напиться? Напьешься — и будешь любить меня, даже не зная об этом.

Что это было? Ощущение, что только безумство может положить конец их союзу?

Потом другой просыпался еще пьяным. Но его кайф длился недолго.

— Скажи, а у меня во сне тоже такие же свинячьи глазки, как у тебя?

И вздох облегчения в смысле: мое-то свинство никогда не станет таким ужасным. По крайней мере так быстро.

— Мне жаль тебя видеть.

— Разве ты не находишь в этом наслаждение? Если так, то мне тебя тоже жаль.

Насмешки сохраняли их близость. Не спасая от пропасти, а просто не давая подходить к ее краю.

— Моя любовь не ушла, и если ты скажешь, что она, мол, даже и не приходила, то это будет слишком просто. Но и я не могу сказать, что у нас с тобой ничего не изменилось.

— У нас не получилось сделать так, чтобы кто-то один взял и ушел незаметно. В отчаянии, в гневе или от нервов или не имея смелости предупредить о своем решении. Уйдя первым, он заставил бы другого думать, что унизил его намеренно. Во всяком случае, другой воспринял бы это именно так. И чувствовал бы себя гораздо хуже, чем ожидал, когда раньше представлял себе такую ситуацию.

— Мои слезы трогают только меня.

— Да, и то только тогда, когда тебе никто не мешает.

— В те моменты, когда я не думаю о тебе, я просто нахожусь в ожидании. Время разбрасывать прошло, настало время собирать. И я начинаю видеть вещи с удивительной четкостью, от которой мне хорошо. Ты даже не представляешь себе, как интересно заглядывать в чужие дома и ощущать чужие чувства.

— Для этого надо сначала разрушить собственный дом.

— Поэтому ты всегда думаешь, что я скоро вернусь?

— Ты не вернулся бы, если бы хоть раз пошел за мной.

— И ты сообщаешь мне это только сейчас?

— Но я же не предлагаю.

— Ловлю тебя на слове: ты слишком нерешительна, вот я за тобой и не хожу.

На тротуаре

Идти было непривычно. Юлиус ходил уже целый день. Даже минуту постоять было трудно: и ноги, и руки хотели движения.

С ним была Лейла. Он таскал ее с собой, как плащ.

— Я знала, что увижу тебя здесь.

Это значило: тебе не удалось застать меня врасплох. Или: мне некуда скрыться от тебя. Или: я пришла и ждала тебя. И даже, может быть: я знала, что ты будешь ждать меня здесь. А иначе зачем ты сюда пришел? Да и я тоже?

Они не смотрели друг на друга, говорили обрывками и только самое необходимое. Почти односложно.

Конечно, им следовало обменяться хотя бы еще парой фраз. Но эта встреча была у Юлиуса и Лейлы далеко не первой. И все, что они могли сказать сейчас, немедленно обрело бы слишком глубокий смысл. Все напоминало о первом чувстве. Скажи один из них что-то новое, это немедленно вызвало бы глубочайшую ревность.

Им так хотелось, чтобы хоть что-то изменилось, что они даже не замечали друг друга. Пытались забыть все — два комплекса, которым остался шаг, чтобы с болью слиться друг с другом.

«Ты откуда?» — Где ты родилась? В каком районе живешь? Откуда пришла сейчас?

«Ты давно здесь?» — Когда приехала? Надолго ли? И зачем?

Вопросы были настолько же ненужные, насколько и нескромные, так что не было смысла переспрашивать или уточнять подробности. Каждый осторожно оставлял другому право отвечать или не отвечать. Каждый по очереди делал ход.

Они не были уверены друг в друге. Оттого им и было так легко вместе. Но затягивать молчание все равно было опасно.

Оба с готовностью попробовали просто поболтать — и были рады, что чувствуют заранее, когда предмет болтовни готов иссякнуть. Случай, сведший их прямо посреди безумного количества людей, никак не располагал к любопытству.

Они говорили с каждым понемногу, с каждым примерно об одном и том же, как будто не делая разницы, с кем им действительно хотелось поговорить, а с кем нет. Как если бы они пришли в большую деревню с намерением пообщаться со всеми.

Жили там, где могли позволить себе платить максимум за квартиру. Потому что заработать на нечто лучшее было трудно или вообще невозможно. Но и переезжать туда, где квартплата была дешевле, тоже не хотели, потому что привыкли к району. Сколько времени они тратили, чтобы расплачиваться за этот свой максимум, и как он всегда подгонял их!