Именной указатель

Когда у Ермолинского и Татьяны Александровны появился свой дом, Елена Сергеевна приходила к ним в гости, писала им открытки и письма. “Ей было уже больше семидесяти лет, – вспоминал в книге Ермолинский, – но она была привлекательна, как всегда, как прежде, и, не преувеличивая, скажу, – молода! Когда жизнь ее сказочно переменилась, она жила уже не на улице Фурманова, а в новой, небольшой, очень уютной квартире на Суворовском бульваре, у Никитских ворот. Огромный портрет его (М. А. Булгакова. – Н. Г.) в овальной раме, сделанный по фотографии, лишь в общих чертах напоминал его образ, но этот образ оживал в ее рассказах. Она с живостью передавала его юмор, его интонации. Она оставалась все той же Леной, но она необыкновенно раскрылась. Его смерть была неподдельным, охватывающим всю ее горем. Не утратой, не потерей, не вдовьей печалью, а именно горем. И оно было такой силой, что не придавило ее, а напротив – пробудило к жизни!” Книгу о М. А. Булгакове Ермолинский закончил словами, обращенными к Елене Сергеевне: “Я служил ей всем, чем мог. Мой неотягчающий долг”. Она умерла в 1970 году и была захоронена на Новодевичьем кладбище в одной могиле с Булгаковым.

Дом Сергея Александровича и Татьяны Александровны стал местом встречи для многих людей, принадлежавших к разным поколениям: историка Н. Эйдельмана, поэта В. Берестова, писателя В. Каверина, режиссера А. Эфроса, актера С. Юрского, литературоведа В. Лакшина, филолога А. Аникста, историка науки и писателя Д. Данина, театроведа Н. Крымовой, сценаристки Н. Рязанцевой, актрисы А. Демидовой, писательниц Л. Петрушевской и Н. Ильиной, режиссера А. Хржановского и многих других. “Тут все казались хорошими, – писала Наталья Крымова. – Потому что дом притягивал к себе хорошее, а плохое оставлял за дверьми. Каждый получал здесь свое. Собирались лица очень разные, но в доме они становились лучше, это точно”[112].

Сергей Александрович написал один и в соавторстве много известных сценариев: “Неповторимая весна”, “Друг мой, Колька”, “Неуловимые мстители” и другие. Более же всего он боялся не успеть написать полностью воспоминания о Булгакове, историю посмертной жизни булгаковских произведений. На окончание этой работы ему не хватило буквально двух лет, он умер в 1984 году, оборвав рукопись на полуслове… В день смерти Сергея Александровича 18 февраля Татьяна Александровна собирала друзей. Особенно она волновалась накануне десятой годовщины. Близкие тоже были напряжены – ведь она давно твердила, что отметит ее и сразу умрет.

“…Вот когда пришло время мне непрерывно думать о тебе, Ермолинский. Раньше я боялась, а теперь мне уже пора умирать”. Кажется, это был единственный случай, когда она обратилась к нему на “ты”. Друзья собрались, на этот раз не было роскошного стола, за которым все встречались из года в год. Гости сидели на кухне, а она уже без сознания лежала в своей комнате. На следующий день ее не стало. Все простились с ней. Незадолго до смерти она беспокоилась об одном – чтобы они обязательно встретились с Сергеем Александровичем там, на небесах… Когда-то она написала ему в Дом творчества, где он работал над очередным сценарием: “…Мне одиноко без Вас. Я очень Вас люблю. Вы моя единственная любовь в жизни. Это Вас обязывает, простите меня за это”[113].

Мог ли человек, которого на допросах неоднократно жестоко избивали, который не подписал ни одного показания, где “обличался” Булгаков, быть осведомителем или, как писали, ссылаясь на Любовь Евгеньевну Белозерскую, скользким и подлым человеком? Человек, который вел себя благородно и честно в тюрьме, когда этого никто не видел? А ведь его могли убить, он мог умереть от болезней, как часто бывало со многими арестантами. И как бы ни желали люди, сами совершившие в те темные годы страшные поступки, писавшие доносы под давлением или без него, перевести стрелки на невиновного, от любого человека остается память и образ.

От Ермолинского останется память как от человека достойного и порядочного. И я чувствовала свой долг в том, чтобы докопаться до истоков той горькой истории – призыв оттуда, который я не могла не исполнить.

Фильм “Закон жизни” в судьбе Сергея Ермолинского и писателя Александра Авдеенко

В истории ареста и следствия Ермолинского был еще один неожиданный поворот. В допросы вошло еще одно имя и из ряда вон выходящее событие, о котором бы хотелось рассказать подробнее. И снова подтвердить истину о том, что жизнь сочиняет истории интереснее любых сценариев.

Александр Авдеенко.

Конец 1930-х

В конце 1939 года молодые режиссеры А. Столпер и Б. Иванов попросили Ермолинского переработать сценарий писателя А. Авдеенко “Закон жизни”.