Именной указатель

Мне и в голову не могло прийти, когда я в начале 2000-х общалась в Санкт-Петербурге с Валентиной Георгиевной Козинцевой, вдовой известного кинорежиссера, что история Бориса Рунина и история Козинцевой окажутся связаны. Хотя, скорее всего, они никогда не знали друг о друге…

Козинцева Валентина Георгиевна [16]

Дом, где они жили с Козинцевым, стоял прямо напротив “Ленфильма”. У них была большая ленинградская квартира, наполненная разными музейными раритетами. Почему-то на первой же встрече Валентина Георгиевна сказала, что ее мама дважды попадала в лагерь. Когда она приехала к ним в дом с каторги и увидела из окна широкую Неву – то сказала, что эта темная стремительная вода похожа на воды Колымы. Наверное, поэтому ей был неприятен Ленинград.

Я спрашивала, кто была ее мать, как ее посадили. Валентина Георгиевна отвечала мне уклончиво, но однажды все-таки сказала, что та была литературным секретарем у Виктора Шкловского, что посадили ее из-за мужа, который был сценарист и который ее бросил.

– Как ее звали? – спросила я.

– Ольга Гребнер, – ответила Валентина Георгиевна.

И все. Это имя ушло на дно памяти.

И вот передо мной маленькая папочка из архива с делом о реабилитации Ольги Гребнер, возбужденным по запросу Валентины Козинцевой. В ней всего две тонкие бумажки.

О. И. Гребнер осуждена ОСО НКВД СССР 25 апреля 1936 года за связь с контрреволюционным элементом к 5 годам лишения свободы. На следствии Гребнер обвинялась в том, что находилась в тесной связи с сыном Троцкого и его женой – Гребнер О. Э., от которой получила стих. антисоветского содержания. О направлении Вам заявления Козинцевой сообщено.

Сов. юстиции Рогов

К моему великому изумлению, оказалось, что первую жену Сергея Седова звали Ольга Эдуардовна Гребнер и она, судя по отчеству, была сестрой Георгия Эдуардовича Гребнера, бывшего мужа матери Валентины Козинцевой! Мать Козинцевой – Ольга Ивановна Гребнер – была арестована только из-за совпадения имени и фамилии с именем и фамилией сестры ее бывшего мужа! Самого Гребнера не взяли, а его бывшая жена попала под жернова НКВД.

Сокамерница Ольги Ивановны Н. А. Иоффе[17] вспоминала: “Очень милым и интересным человеком (совсем из другого круга) была Ольга Ивановна Гребнер. В прошлом секретарь Виктора Шкловского, она встречалась со многими интересными людьми. <…>

Ольгу Ивановну погубила фамилия. Племянница (скорее всего сестра. – Н. Г.) ее мужа Гребнера, Лёля Гребнер, была первой женой Сергея Седова, младшего сына Троцкого. С мужем Ольга Ивановна разошлась, с племянницей не имела никаких контактов, Сергея вообще не знала. Тем не менее получила пять лет колымских лагерей. Она была близко знакома с очень известным режиссером (речь о Борисе Барнете. – Н. Г.). Ночью, когда за ней пришли, он был у нее. Когда ее уводили, она просила его: «Не оставляй Валентину» (Валя – ее 16-летняя дочь).

Он не оставил Валентину и женился на ней. Они оба помогали Ольге Ивановне в лагере и деньгами, и посылками. А Валентина стала потом женой Козинцева и написала воспоминания о нем”.

Валентина Георгиевна легко отозвалась, когда я позвонила ей из Москвы по поводу Алма-Атинских сюжетов, посвященных эвакуации писателей и режиссеров.

– Заходите, выпьем кофе, поговорим.

Я сказала, что живу в Москве. Пригласила приходить, как приеду в Петербург.

Огромная квартира была наполнена антиквариатом и живописью из дома Эренбургов.

– Григорий Михайлович был братом жены Эренбурга Любови Михайловны, которая была ученицей Фалька и сама очень хорошей художницей.

Валентина Козинцева. 1930-е

Конечно, я была очарована и домом, и его хозяйкой. На каблуках, с пышными волосами, в какой-то расклешенной юбочке, очень доброжелательная. С пер-вых минут она стала говорить мне комплименты. Потом я увидела, как она точь-в-точь их повторяла всем, с кем я приходила к ней в дом. Наверное, это было проявлением хорошего тона, однако смущала некоторая дежурность слов.

Судьба ее была чрезвычайно любопытна. О своем браке с Барнетом она написала сама.

Так как мать была литературным секретарем Шкловского, юная Валентина близко была с ним знакома с детства. Она рассказывала, что Шкловский был безумно влюблен в нее и в Алма-Ате ходил за ней как привязанный. Писал ей письма “О любви”[18], но она сожгла их все в печке в 1949 году, когда была арестована ее мать. Демонстрировала прекрасную, покрытую изразцами печку, в которой сгорели злополучные письма. Говорила, что Сима (Серафима) Суок поехала в эвакуацию вместе с ней и носила те самые письма Шкловского от него к ней, а уже несколько лет спустя захватила адресата.