Иметь и не иметь

— Нет, нужно было, — сказал он. — Ты все на свете знаешь, но ты не знаешь, как мне это нужно было.

Сегодня вечером, когда отворилась дверь, она его не видела. Она видела только белый потолок с лепными купидонами, голубками и завитушками, которые вдруг рельефно выступили в свете от отворившейся двери.

Ричард Гордон повернул голову и увидел его, массивного и бородатого, в дверном проеме.

— Не отвлекайся, — сказала тогда Helene Брэдли. — Прошу тебя, не отвлекайся. — Ее блестящие волосы рассыпались по подушке.

Но Ричард Гордон повернул голову и замер, глядя на дверь.

— Не думай о нем. Ни о чем не думай, слышишь! Нельзя сейчас думать ни о чем, — говорила женщина с исступленной настойчивостью.

Бородатый человек бесшумно затворил дверь. Он улыбался.

— Ну что же ты, милый? — спросила Helene Брэдли в наступившей опять темноте.

— Я должен уйти.

— Ты не можешь уйти сейчас, как ты не понимаешь!

— Этот человек…

— Да это же только Томми, — сказала Helene. — Он все это давно знает. Не думай о нем. Ну же, милый. Я жду.

— Я не могу.

— Ты должен, — сказала Helene. Он чувствовал, как она дрожит всем телом. — Господи, неужели ты ничего не понимаешь? Надо же считаться с женщиной.

— Мне нужно идти, — сказал Ричард Гордон. В темноте он почувствовал удар по лицу, от которого в глазах у него блеснули вспышки. Потом еще удар. На этот раз по губам.

— Так вот что вы такое, — сказала она. — А я-то воображала, что имею дело с мужчиной. Убирайтесь вон.

Вот что сегодня произошло. Вот чем кончился вечер у Брэдли.

Теперь его жена сидела, опустив голову на руки, и оба они не говорили ни слова. Ричард Гордон слышал тиканье часов, и внутри у него было так же пусто, как тихо было в комнате. Немного спустя его жена сказала, не глядя на него:

— Мне очень жаль, что так случилось. Но все кончено, разве ты не видишь?

— Да, если это так, как ты говоришь.

— Это не всегда так было, но уже давно это так.

— Я жалею, что ударил тебя.

— Ах, это не важно. Не в этом ведь дело. Это была просто форма прощания.

— Перестань.

— Мне нужно собираться, — сказала она очень устало. — Боюсь, мне придется взять большой чемодан.

— Утром соберешься, — сказал он. — Все можно сделать утром.

— Лучше я это сделаю сейчас, Дик, так будет легче. Но я очень устала. Я ужасно устала от всего этого, и у меня разболелась голова.

— Ну, как хочешь.

— Господи, — сказала она. — Как бы я хотела, чтоб этого не случилось. Но оно случилось. Я постараюсь тебе все тут устроить. Нужно будет взять кого-нибудь для услуг. Если б еще я не наговорила столько всего или если б ты меня не ударил, может, и можно было еще все уладить.

— Нет, все было кончено еще до этого.

— Мне так тебя жаль, Дик.

— Не смей жалеть меня, или я опять тебя ударю.

— Пожалуй, мне будет легче, если ты меня ударишь, — сказала она. — Мне очень жаль тебя. Очень.

— Иди к черту.

— Мне жаль, что я сказала, будто ты плохой любовник. Я в этом ничего не понимаю. Ты, наверно, замечательный.

— Думаешь, ты — совершенство? — ответил он. Она опять заплакала.

— Это хуже пощечины, — сказала она.

— А что ты про меня сказала?

— Не знаю. Не помню. Я была так зла, и ты мне сделал так больно.

— Так ведь все уже кончено, зачем же сердиться?

— А я не хочу, чтобы все было кончено. Но теперь ничего уже не поделаешь.

— Тебе остается твой пьяница-профессор.

— Перестань, — сказала она. — Давай кончим разговор и замолчим.

— Давай.

— Хорошо?

— Да.

— Я буду спать здесь.

— Нет. Можешь лечь на постели. Можешь. Я сейчас ухожу ненадолго.

— Не уходи.

— Мне нужно, — сказал он.