Имя для героя

Наутро, явившись на службу, Вениамин Александрович попросил Тоню сделать чаю себе и ему и пригласил ее в кабинет. Дипломатично поинтересовавшись общим положением дел и услышав, что все в относительном порядке, он спросил:

– Скажи, Тоня, сколько лет ты работаешь в облисполкоме?

– Ну, Вениамин Александрович! – сверкнула красивыми искусственными зубами секретарша. – Разве женщинам такие вопросы задают?

– Брось, Тонечка! – по-свойски подмигнул Трентиньянов и даже позволил себе погладить Тонину тонкую коленку. – Мы же не чужие друг другу люди! – и начальственным тоном добавил, твердо глядя в ее болотного цвета глаза. – Мне нужно знать.

– Пятнадцать лет, – пожала плечами Тоня.

– И все время здесь, в этом Департаменте?

– Ну, большей частью да, здесь. Правда, назывался он раньше по-другому…

– Скажи, Тонечка, – нетерпеливо перебил ее Трентиньянов, а ты не знаешь кого-нибудь из нашего Департамента, кто, скажем, сейчас на пенсии давно, а перед этим долгое время тут проработал? Мне, понимаешь, один исторический вопрос нужно провентилировать.

– Как же, знаю. Лет двенадцать назад ушел от нас на пенсию Вадим Никанорович Двоеполъский из отдела Лесов и Полей. Ему уже тогда было под девяносто, но его держали до последней возможности, как незаменимого специалиста. Так вот он, говорят, работал еще в Департаменте Землеустройства при последнем государе-императоре. Представляете? Сейчас ему больше ста лет, но он еще жив… Да у меня даже где-то телефон его домашний был записан. Найти?

– Да, пожалуйста, это было бы очень кстати.

– Хорошо, сейчас посмотрю… а… что случилось-то?

– Ничего, Тонечка, не случилось, – фальшиво улыбнулся Трентиньянов, совершенно справедливо опасаясь ненужных его карьере слухов и пересудов. – Так, уточнить кое-что хочу. Новые веяния, знаешь ли, требуют разумной инициативы. В общем, потом все расскажу, если получится, а сейчас не хочу сглазить, и Трентиньянов шутливо сплюнул три раза через левое плечо.

Вадим Никанорович Двоепольский действительно оказался жив и даже для своих невероятных лет довольно бодр. Услышав, кто его беспокоит, обрадовался, что не забывают старика и к просьбе о встрече отнесся с юношеским энтузиазмом, назвав свой адрес и удобное для визита время – вечер следующего дня.

Старый чиновник встретил Трентиньянова в прихожей и, тяжело опираясь на трость, лично проводил Вениамина Александровича в гостиную, где на столе уже ожидал яблочный пирог и чай.

– Нынче разучились пить чай, – поведал Вадим Никанорович, самолично разливая густую заварку по тонкостенным стаканам в ажурных серебряных подстаканниках. – Пьют из чашек большей частью. А чай надобно пить исключительно из стаканов, – тогда в нем особенный вкус появляется. В мое время даже понятие такое бытовало – чайный стакан. Он, стакан этот, собственно и посейчас выпускается, да только название свое утратил. Да и где, скажите на милость, в наше время вы найдете хорошие подстаканники, а? То-то. Нуте-с, так с чем пожаловали?

Трентиньянов подивился про себя энергичному виду старика (Двоепольскому никак нельзя было дать больше восьмидесяти) и, внезапно переменив решение, которое принял накануне визита, рассказал все.

О незавидной судьбе трех его, Трентиньянова, предшественников, о жутком призраке купца Семена Борисова и о злополучной челобитной.

Вадим Никанорович слушал внимательно, не перебивал, прихлебывал помаленьку чаек с лимоном и только под конец повествования попросил разрешения закурить.

– Вы – у себя дома, – удивился Трентиньянов. – Курите, пожалуйста, и не обращайте на меня внимания.

– Я-то дома, но вы – гость, – резонно заметил старик и вставил в янтарный мундштук «приму».

Некоторое время он молча курил, стряхивая пепел в массивную бронзовую пепельницу на львиных лапах.