ИМЯ ДЛЯ НЕРОЖДЕННОЙ - Потусторонняя гостья

Профессор дернулся, лицо его покрылось пятнами, на лбу выступил пот. «Любимым» его не называли лет тридцать… Супруга вообще была чрезвычайно скупа на ласковые слова и прочие нежности. И если уж она сейчас обратилась к нему так, значит, сказать хочет что-то действительно необычное и важное.

– Я готов, родная, – кивнул Валерий Анатольевич и снова взял руку жены в ладонь.

Олег подошел ближе. Наташа и вовсе села на пол возле дивана, скрестив по-восточному ноги. Людмила Леонидовна заговорила:

– Ты ведь всегда хотел детей, Валера. Я помню, я знаю. А я… Для меня была важней моя работа. Стоило подумать, что придется выбросить из жизни год, два, три, а то и больше, посвятить их грязным пеленкам, молочным кухням, очередям в поликлинике, и мне сразу становилось тошно… Нет, я тоже хотела ребенка, но для себя все время это решение откладывала: вот сдам кандидатский минимум, вот защищу докторскую, вот сдам этот проект, закончу следующий… И вот однажды… Я как раз работала над одним проектом, – Людмила Леонидовна бросила извиняющийся взгляд на Олега, поискала глазами Наташу. – Извините, он шел под грифом «секретно», да и не в содержании суть. В общем, работа была в самом разгаре, когда я поняла, что… беременна… – Пальцы Валерия Анатольевича судорожно сжали ее руку, и Людмила Леонидовна вскрикнула.

– П-прости… – шевельнул одеревеневшими губами профессор и разжал пальцы. Он хотел убрать руку вообще, но жена схватилась за его ладонь, словно утопающий за брошенный ему линь.

– Да, Валера, да!.. Я обманула тебя тогда… Это было давно, очень давно. Сколько уже прошло? Лет тридцать, или больше… Ты, наверное, и не помнишь, я сказала тогда, что еду в командировку, а сама… Я побоялась ложиться в больницу – ты мог бы узнать. И я обратилась к одной бабушке… Ну, ты знаешь, которые делают подпольные аборты. У нее и ночевала две ночи, пока пришла в себя более-менее. Бабка сказала, что у нас могла родиться девочка…

– Погоди, но мы ведь обращались ко врачам! Они сказали, что детей у тебя быть не может!.. Или в этом ты тоже меня… обманывала?..

– Нет-нет, Валера! Я обманула тебя только один раз… Врачи действительно вынесли этот вердикт. Но… это было послеаборта. Видимо, бабка оказалась плохим специалистом…

Валерий Анатольевич схватился руками за голову, забыв о ране, тут же, дернувшись от боли, застонал, а Людмила Леонидовна снова поймала его здоровую руку и прижала ладонью к своей груди.

– Прости, прости! Валера, прости!.. Нет, это нельзя простить… Но хотя бы… не держи на меня зла. Я была дурой, эгоистичной сволочью, я… – она судорожно сглотнула, – поломала тебе жизнь, лишила того…

Профессор отнял руку от груди супруги и закрыл ладонью ее рот.

– Не надо, Люсенька, не говори так!.. Ты единственная даешь смысл моей жизни. Ты сама была всегда моей жизнью. Пока есть ты – я живу.

– Но завтра меня не станет, а ты все равно должен жить! – сняла с губ ладонь мужа Людмила Леонидовна.

– Почему ты все время повторяешь это?! – воскликнул профессор. – С чего ты взяла, что должна умереть?.. Ты ослаблена, да, но не более. Сердце у тебя в норме, все остальное – тоже. Я не обманываю тебя, поверь!..

– Да, я знаю. Но это не имеет значения. Моя душа уже на полдороги туда… Дослушай меня, пожалуйста.

– Я слушаю, но прошу тебя, успокойся, милая! Я с тобой, и буду с тобой всегда.

– Спасибо, Валера, – улыбнулась супруга. И улыбка эта полностью преобразила ее лицо. Валерию Анатольевичу показалось, что перед ним снова та самая девчонка, с которой он познакомился в парке отдыха сорок лет назад. Она сидела на скамейке, ела мороженое и с загадочной джокондовской улыбкой читала толстую книгу. Он не удержался тогда и спросил, что за книгу она читает – наверняка что-то ужасно романтическое, поскольку смогло вызвать на этих прелестных губках столь обворожительную улыбку. Люсенька рассмеялась и показала обложку. Он даже не сразу смог прочесть название – оно состояло из абракадабры сложных физических терминов.

Улыбка мелькнула и снова погасла. Людмила Леонидовна продолжила рассказ: