Имя для ведьмы

Вот тронулся поезд, поехала крыша,
Кондуктор, не жми на тормоза!
А если кто вякнет, чтоб ехал потише,
Тому посмеемся мы в глаза!
Вот тронулась крыша, не ждите нас скоро,
Ни мама, ни дети, ни страна!
Пройдет контролер — мы убьем контролера,
Поскольку мы злобная шпана!
Кондуктор — ты жмурик, готовь покрывало -
Поездил ты, братик, и адью!
А чтобы вам всем показалось немало,
Я это не раз еще спою!

После исполнения этой жуткой песенки в глухих районах конечных станций были найдены несколько трупов кондукторов и контролеров-общественниц, зверски задушенных собственными красными нарукавными повязками. Мы — я и Авдей — понимали, что за Наташиным Черным трамваем стоит не просто личная месть нам, ее соперникам, но сплоченная организация, поставившая своею целью лишить город мира и спокойствия.

Несколько раз в окна нашего дома-трамвая влетали листовки с надписями типа: «Вика, ты проиграла! Отдай мне жизнь Авдея, а то хуже будет!» или «Черные звезды гласят: ваши дети вырастут дегенератами и децлами. Оставьте свою магию, пока не поздно!»

Кульминацией моего сна стало то, как Черный трамвай, переполненный вооруженными до зубов революционными матросами, ненасытными кровососами и прочими моральными отбросами, лихо подкатил к белоколонному дворцу нашей городской мэрии и произвел по нему залп из всех орудий, включая брандспойт. Мэр города бежал, переодевшись в платье собственной секретарши, а обстрелянная и деморализованная мэрия сдалась Наташе и ее черным полкам без боя. Следом были захвачены почта, телеграф, телефон и единственное городское Интернет-кафе.

После этого в городе началась анархия, эпидемия простатита и девальвация доллара. Единственным оплотом прежней цивилизации и власти оставался наш скромный трамвай. Нам пришлось перейти на положение партизан, скрываться от карательных отрядов Железной Натальи (так теперь звали ведьму в народе), а иногда предпринимать боевые действия вроде спуска под откос вражеских составов.

Трудно даже поверить, сколько событий может поместиться в одном обычном сне! Мы воевали, причем часто путем отключения энергоснабжения отдельных трамвайных линий противника. А потом… Потом я как-то вдруг оказалась в плену.

И стою я, значит, в одной изорванной ночной сорочке, да еще и босиком, перед вальяжно рассевшейся в кресле Наташкой. А она, продажная тварь, вырядилась в черный кожаный френч, хромовые галифе и сапоги на длинной шпильке. Эффектно, конечно, но при каждом ее жесте амуниция скрипит, как старая кровать под ошалевшей от секса парочкой. Ведьма курит дамскую сигару с длиннющим мундштуком, пускает дым мне в лицо… Вот понимаю вроде бы, что сон, а все равно обидно и противно!

Трамвайчик мог тебя спасти,
Но взорван был трамвайчик…
И ты сама себя спроси:
А был ли мальчик?

— Хорошо поешь, можешь даже в подземных переходах стоять с гармошкой: много денег накидают, — оцениваю я.

— Давай-давай, дерзи… А ведь и впрямь покатилась под откос твоя судьба, — насмешливо говорит Наташа и тут же меняет тон: — Говори, тварь, где вы спрятали свою Силу?! Эта Сила нам покоя не дает, но мы ее найдем и обезвредим!

— Не найти вам ничего, — не хуже Мальчиша-Кибальчиша гордо подымаю я голову. — И признаний никаких ты от меня не добьешься!

Она хватает валявшийся возле кресла армейский стэк и хлещет меня по лицу:

— Говори, тварь, как тебе удалось одолеть меня! Ты же не должна была победить! За мной стояли армии, сотни обученных черных спецназовцев, которые привели бы к вечному воцарению…

Наташа испуганно отбрасывает стэк и ладонью сама себе зажимает рот. Но я смеюсь:

— Кого, Огненного Змея? Он тебя же первую и сожжет в воспитательных целях, потому что никакая ты, Наташа, не ведьма.

— Нет! Я ведьма! А Огненный Змей будет рабом у той, которой я служу и которая дала мне великую колдовскую силу!

— Твоя сила — не колдовская, я поняла это, когда мы сражались… У тебя нет ничего своего, природного, даже простенький сглаз ты навести не сумеешь без помощи своих крутых господ! Ты — только носитель чужого…

— Нет!

Как странно: она избивает меня во сне, а я все равно чувствую боль.

— Кому ты подрядилась служить, Наташа? — шепчу я разбитыми в кровь губами. — То, что вы затеваете, противоречит всем уставам Ремесла ведьмы. Ведьма — это чистые руки, спокойное сердце, мудрая голова. Вы порочите ведьмовство!

— Что ты там бормочешь о нарушении кодексов, прав и свобод? — она наклоняется ко мне, в руках ее раскаленный паяльник. — Очень, очень скоро права и законы устанавливать будем мы. И ты поймешь, что ведьма — это распутство и жестокость! Если, правда, останешься в живых…