— Я хворый. Вот и жена скажет, — ответил Василий, показывая на Орисю.
Те умолкли, и Василий облегченно вздохнул. Не хватало еще выслушивать упреки от этих женщин и краснеть перед ними.
Шлях пересекала другая дорога. Спутники остановились и стали прощаться.
— Нам сюда, — сказала женщина, которая раздобыла проса и кукурузы. — Пройдем Дергачи, а там и дома…
— Дома, — криво усмехнулась другая. — Еще верст шестьдесят. Да как еще не пустят люди ночевать, «подомкаешь», Капитолина Ивановна!
— А нам сюда, на Богодухов! — сказала Орися. — Счастья вам, тетеньки.
— И вам, деточки! А ты не сердись за те слова, парень. Не всем же и в окопах быть. Да, может, и болезнь какая у тебя. Хотя на вид ты как будто молодец. Приодеть бы тебя — на всю губернию парубок! — обратилась женщина к Василию.
— Я не обижаюсь, — вздохнув, потупил он глаза, глядя на свои босые ноги.
Они расстались, и женщины, навьюченные котомками, исчезли среди серых полей.
Орися так было разговорилась с этими женщинами, что и не заметила, как пролетели два часа. В компании было веселее. Вот только Василий молчал, обидевшись на незаслуженные упреки. Но что поделаешь? Такая его сейчас служба в армии — порой приходится терпеть напраслину, обиды и молчать.
— Может, ты бы надел башмаки? Холодно становится…
Василий остановился и огляделся. По дороге, замедляя ход, мчался мотоцикл. Засунув руку за борт пиджака и нащупывая рукоятку пистолета, Василий подумал: «Какого черта надо этому водителю?» Он смотрел исподлобья на солдата в кожаной куртке и таких же штанах, заправленных в длинные и гладкие голенища сапог.
— Неужто остановится? — прошептала Орися, схватив руку Василия.
Им бы сразу пойти полем, а Василий уверял, что днем полем идти небезопасно, скорее могут заметить и выслать полицаев или солдат. А на дороге они, как все люди, бредущие с котомками.
Водитель затормозил около них.
«Ладно, подходи, спрашивай. Получишь пулю в лоб!» — Василий посматривал, нет ли на дороге еще мотоциклов или автомашин.
— Алло! — крикнул водитель, оторвав от руля правую руку. — Где ты, босяк, такую красавицу подхватил? — спросил он по-русски.
— Жена моя, — едва промолвил Василий, к горлу подкатил давящий клубок и стал мешать дыханию.
Водитель смерил Василия взглядом с головы до босых ног и завистливо поглядел на покрасневшую от волнения и страха Орисю.
— Не девка — картина! Далеко еще до села?..
Орися вздрогнула: водитель назвал ее родное село и ближний город.
— Да верст с тридцать! — ответил Василий.
Мотор застрекотал громче, и машина подалась своею дорогой.
— А я испугалась, думала, он остановится, — выдохнула Орися. — Хай он сказится!..
Василий шел по самому краю дороги, у обочины, подальше от машин, мчавшихся в ряд.
Вскоре они спустились в овраг. В овраге под дощатым мостом протекал неглубокий узенький ручеек, в котором собралась талая вода. Перед мосточком — большая лужа, в ней и застрял мотоцикл, который минут десять назад обогнал Василия и Орисю.
— Босяк! — крикнул водитель, вытирая рукой потный лоб. — Тащи машину! — и он выхватил пистолет, наставив его на Василия.
— Орися, заговори этого дьявола, — прошептал Василий и, положив возле канавы свою котомку, пошел к мотоциклисту.
— Так, говоришь, жена твоя? — недоверчиво спросил мотоциклист.
— Моя.
— Поработай, а я отдохну немного. С женой твоей потолкую, — сказал он, поглядывая на Орисю и подмигивая ей.
— Откуда вы научились говорить по-нашему? — спросила Орися.
— Я все могу! — похвастал тот и вышел на сухое место. — Я из Люстдорфа, из-под Одессы. Колонисты мы. Слушай, босяк, брось рисовать картину. Быстрее. А то я…
Василий попытался вытащить трехколесный с коляской мотоцикл на пригорок. Но его ноги погружались все глубже, а машина едва двигалась. Время от времени он бросал взгляды на колониста, который, стоя с Орисей, заглядывал в ее покрасневшее лицо.
— Он у тебя что, придурковатый? Ходит босиком в такую пору? — опрашивал водитель, кивая на Василия. — Вот картина!
— Да уж какой есть… Хорошие все на войне.
— Скорее! — торопил колонист Василия и снова обратился к Орисе: — Что же вы несете?..
— Менять ходили. — У нее похолодело сердце: немец наклонился над котомкой.
— П… пан, — раздался голос Василия, — машину вашу вытащил…
Одесский немец разогнул спину и, ущипнув Орисю за локоть, сказал, чтоб она шла следом.
— А муж твой пусть несет мешки сам: тебя я подвезу!
Орисе стало страшно: в глазах колониста заиграли огоньки, рот растянулся в плотоядной усмешке.
Василий затрясся от гнева, но постарался как можно спокойнее обратиться к мотоциклисту.
— Можете заводить свою самоходку, пан!
— Теперь ты мне не нужен! — засмеялся тот, снова вынимая пистолет.
Орися вмиг заслонила собою Василия и начала слезно умолять:
— Не убивайте. В ноги вам поклонюсь.
Но колонист и не собирался убивать мужа этой хорошенькой женщины. Он только и ждал от нее такой просьбы, ждал, чтобы она поклонилась ему в ноги. Его глаза ощупывали стан Ориси.
— Садись в коляску!.. Я не буду его убивать. Не трясись, — обратился он к Орисиному мужу. — Стану я пулю гратить на такого..