– Еще этого не хватало! – воскликнула Юлия Алексеевна, упрямой сухой ладонью останавливая больного. – Сейчас мы разобьем палатку, уложим вас в спальный мешок, напоим отваром из зверобоя и малины, которых в округе на роту хватит. Дальше вы мне передадите ключи от машины. Я отвезу подруг до следующего лагеря, чтоб они не потеряли хода. Вернусь к вам. Мы переночуем ночь в палатке, и на утро отвезу вас в ближайшую больницу.
– Я в больницу не поеду, – теперь заупрямился Виктор Алексеевич. – У меня дома антибиотики, жаропонижающие и бинты с йодом есть.
Юлия Алексеевна надула губки, чуть тронутые помадой, думая, как поступить, но решила отложить разговор с упрямцем на потом. Травницы-подруги захлопотали насчет чая и спального мешка. И как только Виктор Алексеевич был уложен, напоен, накормлен и ободрен и даже поцелован, внешне походя на довольную больную гусеницу, Юлия Алексеевна смелой рукой завела уазик и домчала подруг до назначенного пункта.
– Юля.., – хлопотали за нее подруги, – то есть Вика, а как же ты?
– Девчонки, да это не проблема, я вернусь в город и доеду оттуда автобусом до Ярового, где вы как раз будете уже через два дня. Ну пропущу пару дней. Не страшно. Не оставлять же этого Сапога в таком состоянии? Кто-то да должен пожертвовать собой ради него?
– А Сапог-то ничего, – посмеивались они вслед уазику, за рулем которого сидела Юля-Вика, не реагировавшая на подобные замечания.
Она приехала к ночи и застала Виктора Алексеевича спящим: температура спала, правда, он был весь мокрый и бледный, но уже в стабильном состоянии. Она захлопотала насчет нового завара, приготовила легкий ужин. Успела смастерить костер, и к ночи Виктор Алексеевич проснулся, обнаружив себя в убежище и при должном уходе. Ему тут же подали новый отвар, успокоили насчет состояния дел, предложили ужин. Кушали в молчании: каждый думал о своем, ведь дружба и приятие как-то сразу не заладились, поэтому поддерживать светские отношения не имело смысла. Но как только небо окончательно почернело и стали видны звезды, которые делали обстановку невыносимо прекрасной и дружелюбной, Виктор Алексеевич спросил:
– А почему вы решили поменять имя? – горло почти не болело, отвары, сон, крепкий мужской организм сработали слаженно, вернув бывшему полицейскому здоровье.
Юлия Алексеевна долго размышляла над этим вопросом сама, записывала мысли в тетрадку, иногда получались стихи. Именно за этим занятием видел ее Виктор Алексеевич, думая, что налоговичка ведет какой-то список нарушений.
– От отчаяния, – просто ответила она и в двух словах пересказала, с одной стороны, очень счастливую, а с другой стороны, не менее трагичную свою жизнь, где было место любимым родным, близким, друзьям, работе, путешествиям, хобби, но только не мужу и деткам.
Виктор Алексеевич не знал, что ответить на сей счет, чтоб не обидеть спасительницу. А про себя подумал: разве смена имени должна была исправить ситуацию – помочь выйти замуж и родить детей?
– Я спать, – попрощалась Юлия Алексеевна после его продолжительного молчания. – Кстати, мне пришло сообщение от властей: смена имени полностью одобрена и подтверждена. Так что начиная с этого момента можете смело обращаться ко мне, как к Виктории.
– А Юлия вам больше шло, – вслед неслышно сказал Виктор Алексеевич.
На утро, согласно плану, они собрали вещи и двинулись в обратный путь. Решили разделить время за рулем между собой: несмотря на окрепший иммунитет, порой, Виктор Алексеевич бледнел и покрывался испариной – в такие моменты его сменяла Виктория Алексеевна. Доехали без большого привала с небольшими остановками на перекусы.
Иногда останавливались для сбора трав. Виктор Алексеевич любезно согласился передержать мешки травы у себя дома до отправления их в столицу. В любом случае именно он должен был бы везти группу травниц в аэропорт назад.
Виктория Алексеевна была благодарна и, сухо пожав руку бывшему полицейскому, отправилась по своему маршруту в далекие алтайские дебри за чабрецом, тысячелистником, софорой японской и прочими чудодейственными травами, которые росли волшебными только в этом уголке света.
Через четыре дня, совсем оправившись от воспаления, Виктор Алексеевич надел свою самую белую, почти праздничную, рубашку и отправился на автобусную остановку, где еще недавно оставил Викторию Алексеевну, про которую денно и нощно думал все четыре дня разлуки, чтобы отвезти ее, травниц и их тюки до аэропорта. Через шесть часов у них должен был бы состояться полет домой, до столицы, где жили неприятные оборзевшие москвичи.
Пенсионерки-травницы приехали веселые и загорелые, и, как показалось Виктору Алексеевичу, даже серьезная Юлия, то есть Виктория, была особенно улыбчива и радушна с ним.
Он привез ей сохраненную траву, которую, словно родную, сушил дома на чердаке, любовно укладывая по мешочкам, которые нашел у себя в кладовой. И не зная, как выразить свою благодарность за спасение и поддержку, просто сказал: