Имя мое — память

Каждый раз, закрывая глаза, я думал о ней. По ночам кричал, плакал во сне. Мне было, наверное, всего лишь два или три года, и я не мог еще осознать свою вину, свой стыд или то, насколько важно для меня ее лицо. Но каждый день я испытывал настоящий ужас, словно это происходило со мной.

В той жизни у меня была добрая мать, но даже она устала от меня. Я жил в ином мире и не мог отказаться от него.

Память, которая у меня есть, исключительна, однако ее толикой обладают многие люди. Когда-то в Саксонии я знавал мальчика, жившего по соседству. Однажды, когда он, Карл, был совсем маленьким, к нам зашла его мать и увидела мой нож, мое сокровище. В то время мне было лет десять или одиннадцать, а ему не более трех. Этот малыш еще почти не говорил, но пошел за мной в сад, отчаянно пытаясь рассказать мне, как его три раза пырнул ножом в ребра какой-то вор, разбойник, заговоривший с ним по дороге в Силезию. Увидев мое замешательство, он изо всех сил старался мне все объяснить.

— Не сейчас — прежде, когда я был взрослым, — повторял он, поднимая руки, чтобы привлечь мое внимание. — Когда я был большим.

Задрав рубашку, он втянул живот и показал мне родимое пятно с неровными краями поперек грудной клетки. Нечего и говорить, что все это меня удивило и потрясло, и я принялся подробно расспрашивать его. Я подумал, что нашел родственную душу. Когда за ним пришла мать, она заметила его оживление и устало спросила у меня:

— Он рассказывал тебе про вора на дороге?

Вскоре я уехал. Началось мое обучение у кузнеца, живущего в нескольких милях от города. Я не видел Карла пять лет, но сотни раз вспоминал о нем. Когда я наконец с ним увиделся, то сразу спросил о том ножевом ранении. На лице его отразилась заинтересованность, но лишь слабый отблеск воспоминания.

— Вор на пути в Силезию, — напомнил я. — Шрам у тебя на груди.

На сей раз я, а не он, отчаянно пытался его убедить.

Взглянув на меня, он покачал головой.

— Я действительно тебе это рассказывал? — воскликнул он и убежал играть с товарищами.

С тех пор я знаю, что для маленьких детей не так уж необычно помнить что-то из их прошлых жизней, в особенности если они в последний раз перенесли насильственную смерть. Или, вероятно, насилие обостряет у них потребность в общении. Обычно, едва научившись говорить, они начинают озвучивать свои старые воспоминания и пару лет продолжают их всем навязывать. Со временем они обычно забывают о своей смерти, а их родители либо волнуются, либо им это просто надоедает. Воспоминания тускнеют, и дети отбрасывают их в сторону. Возникают новые переживания. К сознательному возрасту все, за исключением лишь немногих, забывают об этих воспоминаниях и двигаются вперед.

Все это достаточно широко подтверждается документами, и я стал знакомиться с исследованиями. Есть ученые, собравшие материалы тысяч интервью и конкретных случаев на данную тему. Естественно, многие из них неохотно объясняют, что же это означает в действительности, и кто станет их винить? Я лучше всех знаю, насколько бесполезно пытаться заставить поверить рационально мыслящих людей.

Мой случай отличается от прочих. В моем случае память по мере моего взросления укреплялась и наполнялась. Чем более разумным я становился, тем больше я мог вспомнить — мелочи и значительные события, имена, места, пейзажи и запахи. Выходило так, словно моя смерть являлась долгим сном, и, когда я пробуждался и перенастраивался, все возвращалось. Мне не представлялось, что эти вещи происходили с кем-то другим. В моих воспоминаниях они случались именно со мной. Я помнил сказанные мной слова и испытанные чувства. Я помнил себя самого.

К десяти годам я знал, что не такой, как все, но перестал об этом говорить. Понимал, что уже жил прежде. Не имело смысла убеждать посторонних в том, что это правда. Больше всего мне было жаль, что другие люди не обладают такой памятью, как я. Мне интересно было узнать, были ли у них прошлые жизни, которые можно вспоминать, или только я один могу возвращаться. Я спрашивал себя, не ошибка ли я в планах Господа, которая будет исправлена в конце моей жизни.

Мне кажется, я до сих пор ощущаю себя ошибкой. И по-прежнему жду, когда ее исправят.

Каждая жизнь начинается более или менее одинаково. Поначалу младенческое сознание, как расплывшееся темное пятно, но потом, рано или поздно, я начинаю видеть ее лицо в дверном проеме. Оно вырисовывается все четче, а затем я вижу пламя. Стараюсь не расстраиваться сильно. Я знаю, что произойдет дальше, и думаю: «Вот я здесь снова». Каждую жизнь я начинаю с нее, моего первородного греха. Я узнаю себя через нее.

Шарлоттесвилл, Виргиния, 2006 год

— Что с тобой творится? — шепотом спросила Марни по пути от трейлера.

— Ничего.

Люси опустила голову. Она плотно закрыла за собой дверь, убедившись, что защелка сработала, вздохнула. Джеки и Суми уже стояли у машины.

— Неужели действительно так плохо? Почему бы тебе не рассказать, что она говорила?

— Ничего особенного. Много всякой чепухи.