Имя собственное

Тучи сгущались недолго, Наталья всё поняла, надулась и обозвала подругу Оторвой, чего ранее себе не позволяла. Почувствовав, что грань дозволенного перейдена, Рая резко прекратила свои интрижки, прошипев на ухо бойцу полноразмерный «отлуп». Так, как умела только она:

– Губу свою закатай, служивый! И свободен. На все четыре!

Отставной боец, поняв, что теперь ему не светит ни там, ни там, тихо отчалил в сторону города, в котором «огней так много золотых».

После долгих и надоевших уверений в своей невиновности Рая просто послала обиженную подругу «ко всем чертям собачьим» и вздохнула свободно. «Никуда она не денется! Помиримся, когда придёт время».

И про тот грешок, когда она испытывала на бедном солдатике свои чары, то бишь известные девичьи уловки, перемигивания, чувственное интонирование и страстное придыхание, старалась не вспоминать. Нужен он больно, перебежчик вислогубый! А все «ужимки и прыжки» назовём оттачиванием практических навыков женского обаяния. И не более того!

Рая любила себя и этого не стеснялась. Зеркало раз от разу поднимало ей настроение, когда случалось печалиться из-за отношений с отцом. «Ну и пусть! – говорила она себе. – Зато вот вам всем!» И, упрямо мотнув гордой головой, рассыпала по плечам чёрное облако волнистых волос.

Особенно прямо по-детски забавляло, какой эффект производили на окружающих её ноги. Не только же от занятий в волейбольной секции они так идеально выправились и пошли в рост! Виновата природа, хотя винить её за это – желания никакого нет.

Добираясь до школы на автобусе, всегда искала одиночное сиденье. А если уж попадала на сдвоенное и не хотела, чтобы к ней подсаживались, закидывала ногу на ногу. Колени, высоко очерченные короткой юбчонкой, по диагонали перекрывали свободное пространство меж кресел. Парни, проходя мимо, пугались этого видения, как оголённого высоковольтного провода, и поспешно пробегали мимо. Она же, покачивая остреньким каблучком, безучастным взглядом провожала пролетающие заоконные пейзажи.

Как тут верить писателю Довлатову, утверждавшему, что красивую женщину в общественном транспорте не встретишь? Согласиться отчасти можно, но с оговоркой – нет правил без исключений!

Долго ли, коротко, семью Оторвиных настигла всё-таки неотступно надвигавшаяся и неумолимая беда – от рака скончалась мама. И от тех горестных дней жизнь, что называется, покатилась под откос. Отец с поминок так и не просыхал. Каким-то чудом ещё поднимался на работу, а вечером пьяный валился одетым в кровать.

Совмещать эти две противоположные сферы деятельности у него получалось плохо. Что-то одно надо было бросать. А хотелось и рыбку съесть, и косточкой не подавиться! На производстве со временем сообразили, что такой «передовик» скоро потянет на альтернативную «Доску почёта» с названием «Они позорят наш коллектив», и поспешили с ним расстаться.

Воистину, «…Сколь верёвочка ни вейся, а совьёшься ты в петлю».

Теперь хозяин сутками валялся дома и постоянно названивал Николаю. Тот поначалу приходил «подлечить» друга, напивался вместе с ним и бесстыже пялился на Раины ноги, мимоходом изрекая в её сторону скабрезные «комплименты».

Но скоро и он прекратил тратить свои невеликие доходы на партнёра, от которого было бесполезно ждать какой-либо отдачи. Сам после развода с женой тянулся на пенсию матери да подхалтуривал извозом на своём старом «жигулёнке», когда бывал трезв.

Затем, как и следовало ожидать, из квартиры стали пропадать вещи: книги, хрусталь, мамина одежда…

Скоро в доме стало нечего есть и не было денег на проезд. Соседи давать взаймы отказывались, зная, что возвращать долг девчонкам будет нечем, и предлагали красной от стыда Рае вчерашний хлеб, кусок заветренной колбасы и так, кое-что из одежды. Не отказывалась лишь исключительно из-за Веры.

Ни благие увещевания, ни слёзные обращения к отцу положительного эффекта не возымели. И тогда Рая решилась обратиться к правоохранителям. Хозяин повестку участкового, понятно, проигнорировал, а поданное дочерью заявление в полицию обернулось для Раисы безобразным скандалом.

Однажды у Верунчика пропал импортный пуховичок. По всему было понятно, что родитель, чуя приближение тепла, счёл зимнюю одежонку дочери уже невостребованной и извлёк из этого свою гнусную выгоду.

Завидев плачущую сестрёнку и выведав причину, Раиса похолодела. Видимо, всякому терпению приходит конец! В груди её полыхнул неведомый ранее безотчётный гнев, смешанный с безрассудностью.

Она схватила отца за грудки и сбросила с кровати. Орала на него самыми последними словами, какими пьяницы изъясняются промеж собой. В бешенстве с размаху пнула сильной ногой его неподвижную тушу и отвернулась к стене, заливаясь слезами.

По логике вещей (ведь отец же) подойди, обними за плечики, попроси прощения… Ну хоть что-нибудь…