Имя твое

— Ты мне что-то хотела сказать, — Брюханов по-прежнему не отрывался от дороги, и ему показалось, что это прозвучал чей-то совершенно чужой, не его голос, и потому, что она продолжала молчать, добавил: — Я слушаю тебя.

— Тихон, я выполнила свое обещание самой себе…

— Какое обещание?

— За всю эту зиму я ни разу не видела девочку, только издали, когда она этого не могла заметить. — Аленка слегка задохнулась. — Так надо было…

— Зачем? Кому? — покосился Брюханов.

— Так надо было, — повторила она и не стала больше ничего объяснять. — Тихон, оставь мне Ксеню. — Аленка неотрывно глядела прямо перед собой; она не могла заставить себя повернуть голову и посмотреть на него. — Да, я знаю, — заговорила она торопясь, — что виновата перед тобой. Ты же сильный человек… Я тебе все расскажу…

— Не надо, — даже с некоторым испугом остановил ее Брюханов. — К чему? Нет, нет, ничего не надо. Зачем? Я не мальчик, меня не удивишь пустым словом…

Она вспыхнула, еще больше выпрямилась.

— Это не пустое, Тихон! Надо же дальше как-то жить…

— Живи, — уронил он скупо. — Что случилось — случилось, не надо никаких объяснений. Не знаю, пожалеешь ли ты сама или нет, но я от тебя совершенно ничего не требую. Я ничего не хочу знать, ничего!

— Хорошо… но… оставь мне дочь…

— Нет, вот этого как раз я не могу, — он упрямо выставил вперед подбородок. — Не могу и не хочу этого сделать! Зачем тебе дочь? Подожди. — Она вжалась в спинку сиденья и отвела от него вспыхнувшие негодованием и болью глаза. — Это не каприз и не месть, как, возможно, ты думаешь. Мне тоже нужно еще жить, и ты должна понять, человек должен чем-то держаться. Дочь нужна мне, она мне просто необходима, потому что… кроме нее, у меня никого… Ты меня прости, если можешь… я не смог тогда сдержаться… Это, конечно, омерзительно. Но окажись ты на моем месте, ты бы еще не то сделала.

— Я? — растерялась Аленка. — Не знаю… Наверное бы просто застрелила.

— Видишь, не догадался, прости. Сразу бы все и кончилось.

Оп снял руки с руля, достал папиросы и закурил. Аленка взяла у него папиросу, тоже закурила и заметила, что машина стоит, и луна уже давно выкатилась в небо и теперь была как раз перед ними уже достаточно высоко над горизонтом. Она поразилась тому, что не заметила, когда машина остановилась, в ней не возникло чувства остановки. Брюханов молча курил, молчала и она, она действительно поставила и себя, и его в невыносимое положение, и он, как всегда, щадит ее и не хочет говорить ей того, что мог бы сказать и чего она действительно заслуживает.

Она закрыла глаза, пытаясь собраться, не быть хотя бы смешной, она все бы отдала, чтобы ничего не было, чтоб это было кошмарным сном и вся ее прежняя жизнь вернулась бы к ней, она с трудом сделала усилие, стараясь поставить все на свои реальные места; он почувствовал эту перемену в ней, приспустил боковое стекло и дал доступ морозному воздуху.

— Тихон, скажи мне, как ты сам? Как Ксеня? Как Тимофеевна? — тихо попросила она и пожалела об этом.

— Зачем тебе? Пощекотать нервы? — спросил Брюханов. — Да ты другое хотела сказать… Не надо… меня утешать не надо. Никогда не надо больше об этом… слышишь, никогда! Живи… живи как хочешь, как можешь, будь счастлива, я тебе этого желаю, Аленка!

— Какая щедрость, — прошептала она словно в забытьи и тотчас спохватилась. — Хорошо, спасибо… спасибо… — она испуганно глянула на Брюханова и, словно бросаясь в ледяную воду, задержала дыхание. — Во всем я оказываюсь виноватой, Тихон… За все я одна в ответе…

— Да не беспокойся ты, пожалуйста. Ты, конечно, думаешь, что я испорчу твоему… как его там… прости, пожалуйста, карьеру. Успокой его… Ты оттого и решила увидеться со мной…

— Тихон, Тихон, я не узнаю тебя, ты же ничего не знаешь, — задыхаясь, Аленка стала расстегивать верхнюю пуговицу пальто; какая тут карьера, какое самолюбие, проносилось в ней сумбурно, если бы она могла сказать ему просто правду, если бы…

— И нечего мне знать, с меня довольно того, что есть. — Брюханов отчужденно и не шевелясь смотрел на пропадавшую в снегах дорогу.

— Тихон, может, мне уехать? Куда-нибудь подальше, куда глаза глядят…

— Оставайтесь, уезжайте! Какое мне дело? — сухо, неприязненно ответил Брюханов. — И ты вместе с ним… Можете не опасаться, розыск не объявят. И вообще прошу освободить меня от роли вашего душеприказчика.

— Не злись, Тихон, ну что ты кипятишься? — совсем как раньше попросила она. — Ничего не надо. Это все привычка… Глупо было беспокоить тебя. Помоги мне открыть, я пойду…

— То есть как пойдешь? — удивился он.

— Пройдусь немного… Отняла у тебя столько времени…

— До города километров двадцать, — напомнил он не вдруг. — Я подвезу тебя…

— Вот как… ну хорошо, спасибо.