Имя твоего волка

— Так, так, — довольно пробормотала старуха, опуская крепкие ладони на плечи Марго. — Так. ТАМ — можно увидеть …все, что ты захочешь увидеть, девочка … — Марго еле сдержала вскрик, переведя испуганный взгляд — с луны на старуху.

Луна была похожа на старухино лицо — а старухино лицо — на луну. Сияющую и смеющуюся. Старуха как будто стала выше ростом. Ее раньше скорченная фигура, распрямившись, обрела гибкость, силу и снисходительное величие мраморной богини. Седые волосы стали черны — как ночь, плещущаяся вокруг светлого пятна костра, а глаза — бездонны и огненны. Лицо превратилось в луну. А в руке, молодой и гибкой, вспыхнул нож. Ослепительным блеском острого лезвия — серебряным под луной, и багровым — в отсвете плеснувшего, почему-то уже возле самых ног Марго, пламени.

Марго вскрикнула — и отшатнулась. Сияющее лезвие взлетело перед ее лицом, только чуть тронув кожу на шее острым холодным прикосновением.

— Не шевелись, девочка! — крикнула старуха… Или уже не старуха? Женщина-луна… Ее глаза плеснули в лицо Марго — сначала чернотой, потом огнем, — Не шевелись! Иначе я могу случайно убить тебя! — Голос был, юн, гибок и напевен — как и фигура в черном балахоне старухиного плаща.

«Серый, он же был серый,» — почему-то подумала насмерть испуганная Марго: «серый, пыльный — и весь штопаный. Драный, как половая тряпка…»

Лицо было луной, а хриплый старухин голос теперь звенел, как острый клинок в ее сильной руке.

— Не бойся, девочка, я просто собираюсь дать тебе жизнь… новую жизнь … Но жизнь и смерть — жизнь и смерть обычно находятся на лезвии одного ножа, видишь ли … — совершенно непонятно сказала она.

И улыбнулась строгой, ласковой и снисходительной улыбкой луны. Улыбкой ожившей мраморной богини. Так, как могла бы улыбнуться мама, которую Марго не знала.

Лезвие ножа опять блеснуло в ее руках.

Марго, глотая воздух судорожными перепуганными вдохами, заставила себя не шевелиться.

Прикосновение стали было ледяным, острым и обжигающим. Марго всхлипнула — и захлебнулась оборвавшимся вдохом, когда нож вонзился ей в шею.

«Она решила убить меня,» — поняла Марго в ту секунду, когда нож в руке богини разрезал кожу на шее девочки. «И пусть,» — решила Марго, глядя в ее глаза. В две огненные бездны, смотрящие на Марго — с нежностью матери.

«И пусть.»

С нежностью матери, которой не было у Марго. Марго вспомнила озверевшие лица детей, которые бросали в нее камни, — и костры, которые ей так часто снились. «И пусть,» — подумала она, проглатывая свой страх — как острый шип, ощетинившийся на внутренней, пропитанной кровью стенке пыточного саркофага. «Так лучше.» И посмотрела — доверчиво — и почти без страха — в эту бездонную пылающую нежность.

— Так, — спокойно и удовлетворенно сказал луна (старуха? мраморная богиня? горящая в огне женщина? — три тени мелькнули на лице, обращенном к Марго).

— Так, — медленно и напевно. Словно читая мысли Марго. Улыбаясь улыбкой луны — еле заметной и горьковатой. — Так. — Нож, напившись крови, оторвался от горла Марго, а в бледной руке засияла золотая чаша — кубок из солнечного кружева.

— Дыхание, — сказала луна, опуская внутрь золотого сияния кончик окровавленного ножа.

Огонь в костре возле ее ног вспыхнул яркой зеленью, выбрасывая в небо сноп ярких искр.

Луна нагнулась — к ногам Марго. Марго услышала визг, и почувствовала теплый живой комочек, жмущийся к ее ступням.

— Дыхание, — глухо повторила луна, выпрямляясь. Нож сверкнул, снова взлетел вверх, одним резким движением распоров платье Марго. Сверху вниз, от ворота до подола, заставив ее вскрикнуть — чиркнул острием по коже под левой, чуть наметившейся грудью.

— Сердце, — пропела луна, и нож опять звякнул о край сияющей чаши. И снова нагнулась, и снова взвизгнул волчонок. — Сердце.

… Огонь вспыхивал и переливался — синим, алым, фиолетовым; разноцветные искры улетали в черноту, кружась и перепутываясь друг с другом; женщина с огненными глазами то бормотала, то, как будто что-то напевала; сверкающее лезвие обжигало кожу Марго — на ногах, на запястьях, на лице.

В глазах плыло, голова кружилась. Марго боялась упасть. Закачаться на краю черной бездны, плещущейся в глазах, время от времени пристально взглядывавших в ее лицо — и упасть. Туда, в черноту и огонь, у которых не было дна. Иногда Марго теряла равновесие, но всякий раз крепкая сухая рука подхватывала ее за плечо.

— Так, так, девочка, хорошо, — напевно мурлыкал голос, и снова в черноте внимательных глаз открывалась пугающая Марго бездна.

А потом до губ Марго дотронулся прохладный край ослепительной золотой чаши.

— Пей, — велела женщина-луна с огненными глазами.

Марго послушно глотнула. Жидкое и ледяное пламя обожгло ее горло. Горько и сладко, горячо и холодно. Вкусно.