Имя твоё...

– Я сказала, что ты не могла… А он говорит: вы не могли этого не видеть, потому что труп лежал с вечера, вы же дома ночевали? Такой вопрос… Да, говорю, конечно, но мы были вдвоем, и никого… Никакого… А он мне что-то об ответственности за ложные показания. И еще что-то говорил, я не помню. Потом дал подписать бумагу и сказал, чтобы я сидела дома и никуда… Вот и все, – закончила мама и без сил откинулась на спинку дивана. Я положила ей под голову подушку, и она закрыла глаза, приходя в себя от пережитого.

– Веня, – позвала я, – Веня, ты понимаешь что-нибудь в том, что делается?

Мне почему-то нужно было произносить это вслух, чтобы сохранить ощущение реальности – я говорила с тобой, будто ты действительно сидел рядом с нами на диване.

– Сейчас очень важно знать, – мне казалось, что я тоже говорю вслух, это было, скорее всего, искажение сознания, но мне действительно казалось, будто я слышу в комнате звук своего голоса. Мама Алины открыла глаза и посмотрела по сторонам – неужели она тоже слышала? – Очень важно знать, что сказал Валера, и что с ним вообще происходит.

– Он ожил? – сказала я. – Это невозможно!

– А то, что происходит с нами, – со мной и с тобой? – сказал я. – Я видел твой разговор со следователем и могу его пересказать, но это был не тот разговор! Это так же невозможно…

– Я боюсь, Веня… Все началось тогда, когда мы встретились в аэропорту…

– Нет, – поправил я, – все началось тогда, когда я впервые тебя увидел. Не будем сейчас об этом. Нужно выяснить, что с Валерой – от этого зависят наши дальнейшие поступки.

– Выяснить… Как?

– Линочка, – сказала мама, – ты говоришь с ним?

– Конечно, – ответила я. – С ним. С Веней. Ты слышишь?

– Ты разговариваешь сама с собой, – пробормотала мама, – но я почему-то понимаю, что слышишь ты. Ты же знаешь, где может быть Валера, если он жив и здоров.

– Не думаю, что его так быстро оставили бы в покое, – сказал я, надеясь, что не только Алина, но и ее мама поймут мои слова. – Скорее всего, он где-нибудь в больнице, и с ним работает следователь. Как это узнать?

Вопрос представлялся риторическим, но, задавая его, я уже знал, как ответить.

Нам нужно было расстаться с Алиной. На время, только на время, но как мне этого не хотелось!

– Алиночка… – сказал я.

– Я знаю, – сказала я. – Пожалуйста, Веня, не уходи. То есть, если это нужно, тогда… Но я не знаю, как буду без тебя.

– Я ненадолго, – пробормотал я. – Скоро вернусь.

Я действительно в это верил.

Уйти. Как? Я попробовал ощутить себя – я прекрасно понимал, что в действительности сижу на диване вовсе не в гостиной Алины, а в своей квартире в Кацрине. Я попытался ощутить собственное тело – ноги, руки, голову, но ощущал только мысли, только мысли были сейчас моим «я», и на мгновение мне стало страшно, я подумал, что потерял себя навсегда, я не был готов жить только мысленно, быть бесплотным духом. Впрочем, это ощущение исчезло так же быстро, как возникло, меня уже не было с Алиной, меня вообще нигде не было, появилось знакомое уже чувство отсутствия пространства, но время еще длилось, и секунду спустя я увидел перед собой белый экран – точка раздулась и стала плоскостью, и еще я понял, что у меня есть рука. Правая рука. Мысли и рука – это и был теперь я. И экран. И еще какая-то сила, заставившая меня-мысль направить меня-руку и написать на белой поверхности (чем? у меня не было в пальцах карандаша или ручки!) четкие слова, которые я воспринимал отдельно от себя – через руку и мысль:

«Будь открыт и будет открыто. Иди, куда ведут, и не оглядывайся. Ты знаешь все, но боишься того, что знаешь. Знание не воспринимается через страх. Отринь».

И еще раз: «Отринь!»

Господи, ну почему мое внутреннее «я» выражается так выспренне и туманно? Ну, чистый пророк – они тоже никогда не говорили с людьми на понятном всем языке.

Но хоть что-то. Оказывается, я все знаю, но боюсь, и потому не понимаю того, что мне уже вроде бы известно?

Экран померк, текст стерся, будто по серой и быстро темневшей поверхности провели губкой, чернота возникала, продавливаясь сквозь экран, проливалась на меня невидимым светом, и я неожиданно понял, что у меня есть тело. Наверняка это было не то знание, о котором писал предок, но сейчас меня мое тело, будто проросшее из моих мыслей, обрадовало больше, чем могло бы обрадовать прямое указание о том, что и как мне нужно делать в ближайшем будущем.

У меня были руки, ноги, сердце (оно колотилось, как мышиный хвостик!), плечи, голова, я поднес ладони к лицу и провел ими по глазам (почему-то веки были влажными, неужели я плакал?). Глаза раскрылись, и я увидел.

Мне казалось – во всяком случае, я ожидал именно этого, – что я нахожусь в своей комнате перед своим компьютером. Так ведь было, и это я считал той точкой отсчета, которая связывала мою измененную систему координат и восприятия с реальным миром. Если этой точки больше не существует… Тогда кто я? Где? Почему?