Имя - Война

Машину трясло на ухабах, подкидывая пассажиров. А мимо живой рекой текли беженцы, бабы, женщины с детьми на руках или за руку, толкая впереди себя коляску, набитую скарбом или на себе неся узлы. Больно было смотреть на эту бесконечную вереницу с одним и тем же выражением лица на всех, на котором застыла скорбь. Они шли и шли, огибая пехоту, караваны машин с военными, танки, и будто не чувствовали одуряющей жары, пыли, что стояла в воздухе и забивала легкие.

Лейтенант то и дело закрывал глаза и не только потому, что у него нещадно болела голова — чтобы не видеть горе, что шло параллельно полуторке, вышагивало маленькими ножками и еле передвигало старческие, измученные ноги.

Он не мог простить происходящего ни себе, ни тем, кто был поставлен над народом, толкал красивые лозунги и заверял, что спасет, отстоит, не допустит. И не отстоял, допустил, не защитил.

Войска отступали, но он очень надеялся, что там, на Двине, фрицев наконец остановят. Санин готов был лечь там, лишь бы искупить вину пред всеми, кто оставался за спиной, за всех, кому не смог помочь, за всех кто не вышел, не дошел. Его долг теперь бить врага и за них.

У переправы жахнуло. С низким воем налетели мессеры и начали лупить по скоплению людей и техники. Беженцы кричали, без ума метались, видные на открытой дороге, как на ладони.

Санина выбросило в кювет, прямо на труп молодой женщины и раненого ребенка. Мальчишка смотрел на него темными от боли глазами и только шевелил обескровленными губами. А на рубашонке прямо на груди, алело, расплываясь красное пятно, а вместо ручки торчала культя из обрубка кости…

Николай дико закричал, вскочил и начал втупую палить прямо из автомата по пикирующим мессерам. Ему было все равно — прав, не прав, глупо или умно. Шок достиг своего предела, психика дала крен с которым уже не было невозможного, за которым только ярость и желание любым способом убить, и разум тут был уже бессилен.

Следом заклацали винтовки, но смысла в том не было. Бойцов, гражданских все равно равняли и утюжили, кучно ложа бомбы и поливая очередями.

Танкист, видно, как и Николай не выдержал и ахнул из пушки по идущему на бреющем на беспомощную толпу самолету. Вспышка и страшный грохот, скрежет. Самолет врезался в танк, снося на своем пути все встречное, собрал крылом полуторку и телеги, технику, людей.

Осколки рассыпались в разные стороны, скашивая тех, кто еще был жив, в лица дохнуло пеплом, порохом и огнем. Кто-то истошно закричал, охваченный огнем. Николая откинуло в сторону, осколки впились в лицо и грудь. Еще пару секунд лейтенант видел языки пламени, копоть и черный дым, вздымающийся в небо, и потерял сознание.

Она закричала, выныривая из забытья. Распахнула глаза, тяжело дыша и, с ужасом уставилась на знакомого угрюмого старика: что он здесь делает? А где Коля?

В комнату заглянул Дроздов, озабоченно хмурясь, навис над ней, и Лена успокоено закрыла глаза: Саша здесь, жив, значит и Коля здесь, значит и Коля жив. Его смерть ей только приснилась. Кошмар. Это был обычный кошмар…

Раздробленные части четвертой и десятой армии выходили их окружения, прорываясь к линии фронта с боями. А «линии» не было, как не было связи, не было стойкого понимания происходящего. Кто-то принимал бой, отстреливаясь до последнего патрона, и погибал, кто-то сдавался. Кто-то просто чего-то ждал, группируясь в лесу разрозненными частями. Кто-то переодевался в штатское и оседал в «кунаках». Кто-то, имея одну единицу бронетехники — Т-28 давил моторизованную колонну немцев у Минска, а кого-то уже гнали в лагерь для военнопленных.

Немцы, огибая населенные пункты, которые выказывали особое сопротивление, замыкали их в кольцо и планомерно давили траками, бомбили с помощью авиации, поливали минометным огнем, пока не сравнивали с землей.

После восьмого июля прорывающихся частями или малыми группами по два — три человека, стало мало. Поток схлынул, словно иссяк.

Немцы начали зачистку занятых районов, поручив часть населенных пунктов набранным из добровольцев-дезертиров народным группам обороны, местной жандармерии. Раненых, которых оставили ушедшие части, расстреливали или отправляли в лагеря военнопленных. В одном из лесков набралось очень много раненых — его просто подожгли. Вместе с вековыми соснами сгорели и те, кто после стал числиться "без вести пропавший".

По дорогам на Запад двигались вереницы военнопленных, а навстречу им сплошным потоком шли немецкие колонны.

Войска РККА все отступали и отступали. Сильная Красная армия оказалась бессильной. Танковыми дивизиями ломали оборону. Диверсионные группы полка "Брандербург 800" десантировали в красноармейской форме и занимали мосты, плотины, шоссе, и встречали ничего не ведающие отходящие части РККА, гражданских беженцев огнем.

Никто уже ничего не понимал. Везде царила неразбериха и хаос, люди в панике бежали, кто в лес, кто к старой границе СССР, хватая с собой порой совсем ненужное: сломанные велосипеды, цветы в горшках.

В тылу росли очереди и спешно скупались спички, соль, крупы.