Имя врага

Мужчина сдернул распятие с груди и стал чертить на теле девушки какие-то знаки. Пение стало громче. Теперь оно вибрировало изо всех сил, сокрушая барабанные перепонки. Этот страшный звук причинял Дато буквально физическую боль. Он дернулся в руках тех, кто держал его, и они его выпустили. Он поднес руки к лицу, закрывая глаза.

Перед ним с огромной скоростью стали проноситься все события его жизни, все катастрофы и травмы, которые он когда-либо пережил. Все самое болезненное, ранящее, порочное выросло до невероятных размеров. Дато испытывал просто невыносимую боль.

Попытался кричать — но голос больше не подчинялся ему, как не подчинялся рассудок и контроль над воспоминаниями. Страшные фрагменты его жизни все продолжали проноситься перед ним. Он был готов на что угодно, только чтобы избавиться от этой боли.

В какое-то мгновение мужчина в рясе оказался рядом. Дато увидел, что он протягивает ему ту самую серебряную чашу, из которой поливал тело девушки. Повелительным жестом мужчина велел ему пить.

Сопротивляться больше не было сил. Возле самых своих губ Дато ощутил острый металлический ободок чаши. И, подчиняясь сокрушительной чужой воле, отпил.

Напиток имел пряный вкус. Неожиданно он оказался горячим. По вкусу был похож на вино со специями и показался ему очень хорошим, и он стал пить жадно, захлебываясь. Часть вина пролилась на подбородок, на рубашку. Дальше — снова провал. Все кружилось и кружилось, словно он попал в центрифугу. С удивлением Дато обнаружил, что больше не стоит, а лежит пластом на каменном полу.

Рядом с ним снова выросла фигура мужчины в рясе. Неожиданно она показалась ему огромной. Мужчина опустился рядом с ним на колени. В руках его теперь был нож.

Не отрывая глаз, Дато смотрел на тонкую дрожащую сталь серебряного лезвия. Затем протянул руку. Сам. В этом жесте он почувствовал неожиданную свободу — он вдруг понял, что это самое правильное, самое лучшее, что он может сделать. Единственный правильный путь.

Дато крепко сжал холодную рукоятку. Боль неожиданно прошла. Тело стало таким легким, что ему показалось — еще мгновение, и он поплывет по воздуху. Поднимется вверх над всем миром, над собой.

Ему было хорошо, удивительно хорошо, спокойно и ясно. Никогда еще душа его не наполнялась таким покоем, таким ровным и светлым ощущением счастья. По его губам разлилась счастливая, удивительно светлая улыбка. Теперь он твердо знал, что должен сделать, и не сомневался, что сделает. Дато крепко сжал рукоятку и решительно поднял вверх нож…

Роза медленно шла по вечернему городу. Несмотря на то что вечер был очень теплый, она отчаянно мерзла в толстой шерстяной кофте. Все ее тело била дрожь.

Этот день выдался страшно тяжелым. С 9 утра до 5 вечера Роза провела сначала в прокуратуре, затем — возле СИЗО. Она пыталась встретиться со следователем прокуратуры, который вел дело Анатолия, но у нее ничего не получилось, Роза безуспешно несколько часов прождала возле запертого кабинета. Очевидно, следователь был проинформирован о ее появлении, не желал встречаться с ней, а потому не пришел.

В страшное место Роза проникла тем самым способом, которым пользовались большинство родственников арестованных. Нужно было выловить какого-то мелкого сотрудника и дать ему взятку. Роза так и поступила — остановила какую-то прыщавую девицу и сунула ей деньги. А девица вынесла ей пропуск.

Но деньги были потрачены напрасно. Следователя застать не удалось. Потом Роза тем же способом пыталась проникнуть в СИЗО. Но это уже оказалось гораздо сложней, из этой попытки ничего не вышло. Роза вернулась домой, не получив свидания с братом и не зная, получит ли его.

Дома было страшно. Пустые комнаты пугали темнотой, было невыносимо пусто, и Роза больше не могла выносить эту калечащую атмосферу одиночества. Поэтому, наскоро перекусив, она выскользнула из дома. Ноги сами понесли ее на бывшую Тираспольскую, ныне улицу 1905 года.

Римма оказалась дома. Она открыла дверь в китайском черном халате с золотистыми драконами. И с белой маской на лице, от которой немилосердно воняло.

— Что за гадость? — невольно поморщилась Роза, входя в комнату.

— Ты не понимаешь! Все самое полезное — белок, мука, крахмал, мел. Супермаска! — В голосе Риммы звучал восторг.

— И не жаль переводить продукты, — вздохнула Роза.

В двух комнатах Риммы царил страшный беспорядок. Вещи были вывалены из шкафа прямо на пол. На диване возвышались коробки с обувью, на столе — гора немытой посуды.

Газеты на полу и груда баночек и флаконов на подоконнике завершали картину разгрома.

— Ты хоть когда-нибудь здесь убираешь? — поморщилась Роза, которая просто не понимала творческой натуры подруги. Римма и порядок были вещами абсолютно несовместимыми. И в глубине души Роза подозревала, что именно эта неряшливость Риммы отталкивала от нее многочисленных мужей.

Римма, однако, абсолютно не обращала внимания на ворчание Розы. Напевая, она носилась по комнате и рылась в груде вещей.