Проложить такие же дороги даже к самой последней деревушке. И сделать так, чтобы сами слова «последняя деревушка» больше ничего не значили.
– Алиедора! Алиедора, очнись!
– Опасности нет, Тёрн. Я бы почувствовала.
– Ты уверена? – Он указывал в сторону гор.
Она пожала плечами.
– Горы как горы. Твою знаменитую башню Затмений отсюда не видно. Что тут ещё скажешь?
– Там что-то затевается.
– О-о, дхусс, как же я люблю такие твои слова! «Что-то затевается»! Прекрасно! Великолепно! Точнее и не скажешь.
Дхусс не ответил на колкость. Стоял и смотрел на горы, такие красивые, покрытые зарослями почти до самых вершин, где серый камень лишь на чуть-чуть выныривал из густого зелёного покрывала.
– Мелли? – Алиедора уловила его настроение, тотчас сменив тон. – Думаешь, она там?
– Скорее всего, – кивнул дхусс. – Она сильна. Невероятно сильна, однако Мудрые на то и Мудрые, чтобы с ней справиться, причём не убивая. Не сомневаюсь, что она их займёт на некоторое время – славная игрушка.
– То есть уже занимает?
– Да.
– Ну и прекрасно. Чем дольше они с ней провозятся, тем лучше. Опомнись, Тёрн, это же не живое существо! Не девочка, попавшая в лапы злодеев! Тебе не нужно её спасать!.. Так. Ты, похоже, решил что таки нужно. Ну почему, почему дхуссы такие глупцы? Даже самые лучшие из них?
– Она страдает, Алиедора. Я понял это ещё тогда, в крепости.
Гончая только молча схватилась за голову.
– Она – тварь Гнили! Они не могут страдать! Я сама повелевала этой вашей Гнилью, если хочешь знать!
Не действует, поняла она. И уже приготовилась, раскрыв рот, заорать что-нибудь в стиле стремянных и доезжачих замка Венти, когда Тёрн вздохнул и кивнул.
– Ты права и не права. Она страдает. Но мы останавливаться не можем. Прежде чем вступать в открытый бой с Мудрыми, я бы хотел повидать Мастеров Боли и Теней.
– Может, всё-таки расскажешь, кто это такие? И, если они против Мудрых, то почему их до сих пор терпят?
– Долго говорить придётся, Алиедора.
– Ничего. Я потерплю. Тем более опасностей тут сейчас никаких нет.
Дхусс кивнул.
– Тогда слушай. Давным-давно, когда ноори ещё не ушли с Луала, а Мудрые не имели всей власти, на Смарагде имелись и другие школы.
– Школы чего? Магии?
– Можно назвать и так. Но скорее это жизненный путь.
– Как у тебя?
– Примерно. Но совсем другой.
– Судя по названиям, да, совсем иной. Уж скорее смахивает, как сказала, на наш, некрополисовский.
– Нет, конечно же, – рассмеялся дхусс. – С вами, боюсь, вообще никто в мире не сравнится. Мастера Боли утверждали, что, не победив её, мы не победим и хвори этого мира. Не победим зло, сидящее в душах, то самое, что одолеть труднее всего.
– Н-ну допустим, – нехотя процедила сквозь зубы Гончая. – Хотя ничего необычного тут не вижу. Тот же Ом-Прокреатор…
– Да-да, согласен. Но Мастера Боли начинали с того, чтобы адепт сперва прошёл все испытания сам, сам ощутил, как это – жить не высокородным ноори на защищённом от всех бед и тревог Смарагде, а в миру, где горе, смерть и несправедливость на каждом шагу. Мастера Боли учили властвовать над ней. Переживать, не проживая.
– Гм, для того, чтобы представить себе пытки, совсем необязательно самому оказаться в пыточной.
– Ошибаешься, – очень серьёзно возразил Тёрн. – Представь, что тебя захватили и пытаются мэками вызнать что-то, что обречёт на смерть твоих товарищей. Ты уверена, что выдержишь? Что не сломаешься?
– Глупый ты, Тёрн. Я бы просто умерла до того, как у меня развяжется язык, – если бы поняла, что иного выхода нет. Думаешь, я на дыбе не висела? Ничего, никого не предала.
– Так это ты, – терпеливо втолковывал дхусс. – А другие, не столь крепкие, школу Мастеров Смерти не прошедшие? Вот Мастера Боли таких и учили. И ещё учили творить оружие из собственной боли и страданий, черпать в этом силы. Получалось, гм, весьма впечатляюще. Больше того, адепт, сам научившись страдать, никогда не причинил бы зла по собственной воле, из себялюбия или корысти, – голос Тёрна упал до шёпота. – О да, вот это были герои. Настоящие, неподдельные, несгибаемые. Их можно было убить, но не победить. Хотел бы я на них походить, хоть самую малость…
– Да и ты весь, как есть, светлый, без изъяна, – ляпнула Гончая и тотчас осеклась, заметив, как помрачнел дхусс.
– Нет, Алиедора. Если б во мне не было этого «изъяна», как ты говоришь, не стояли бы мы здесь, и бегать от Мудрых нам бы не пришлось.
– Почему? Что ты сделал?
– Спроси лучше, чего я
– Спрашиваю. А ты ответишь?
Тёрн заколебался. Какое-то мгновение Алиедоре казалось, что дхусс раскроется, сбросит, наконец, броню вечных недомолвок; но её спутник лишь вздохнул и отвернулся.
– Не сейчас, пожалуйста. Я расскажу, но… не сейчас. Позже.
– Да что же ты такого натворил?! Что и сказать нельзя?
– Потом. Лучше про Мастеров Теней послушай.
– Н-ну… я бы лучше про тебя. Но придётся довольствоваться Мастерами Теней. А они что проповедовали?
– Весь мир есть тень.
– А-а… слыхала, слыхала. И что ж её отбрасывает?
– Мы. Те, кто живёт, дышит, чувствует, страдает. Мир лишь тень нашего внутреннего.