Имяхранитель

Фридрих окинул его ленивым взглядом и определенно узнал. И все-таки медленно, словно через силу цедя слова, спросил стоящего рядом толстяка:

– Что это за человечек? Химерийский троглодит?

– Не могу знать, мой повелитель, – продребезжал толстяк.

– Ну, так узнай, болван.

– Эй! – закричал тот, энергично тряся указательным пальцем. – Эй, милейший, ты кто? Его светлость интере…

– Его светлость валяет дурака, – заявил Иван и медленно двинулся вперед, поигрывая большим охотничьим ножом. Левая рука в когтистой перчатке расслабленно свисала вдоль тела. Он совершенно не смотрел под ноги, однако вышагивал уверенно и точно. Ни разу не оступился. Ни одного камешка не вырвалось из-под его окованных металлом сапог.

Спутники Фридриха шумно зароптали и направили на него острия и стволы оружия. Сам же Ромас не проявил не малейшей обеспокоенности.

– А-а, так это же наш вездесущий обломок! – сказал он с недоброй усмешкой и сделал челяди знак, призывающий к выдержанности. – Снова встаешь мне поперек дороги, Иван. Что тебя не устраивает на этот раз?

– Отпустите химероидов, ваша светлость.

– С какой стати?

– Они находятся под охраной императора, их отлов запрещен.

– Неужели? – притворно удивился Фридрих. – А истребление? – Он небрежно уронил с плеча ствол метателя и нажал на спуск. Раздался отрывистый металлический звон. Один из «хорьков» бешено забился, извиваясь в сетчатом коконе, будто придавленный червь. Потом выгнулся и затих. На песочной шкуре быстро расплывались нежно-розовые, отсвечивающие перламутром, пятна.

За те мгновения, пока Ромас стрелял, а его дворня с восторгом наблюдала за действиями принца и агонией химероида, Иван успел переместиться вплотную к высокопоставленным браконьерам. Когда слуги опомнились, имяхранитель уже стоял за спиной Фридриха, сжимая пальцами левой руки его горло. Загнутые острия когтей располосовали шелковую вуаль накомарника и замерли в волоске от вздувшейся жилы на шее принца. В другой руке Иван держал странную, похожую на железную змею палицу. Кинжал, впрочем, обнаружился тут же: пробив плечо толстяка, клинок пригвоздил его к могучей сухой ветви лианы. Толстяк хрипел и закатывал глаза, ноги его тряслись, точно были желейными.

– Оружие на землю, – рыкнул Иван. – Выполнять живо, шавки! Вас тоже касается, милостивый государь, – он шевельнул рукой, и на коже Фридриха вспухла капелька крови.

Когда метатель шлепнулся подле его ноги, Иван с огромным удовольствием сокрушил оружие сапогом. Смялась украшенная чеканкой затворная коробка, сплющился и изогнулся покрытый тончайшими арабесками ствол. Жалобно звякнув, лопнуло кольцо магазина.

– Варвар, – с брезгливостью сказал Фридрих. – Обломок паршивый…

Иван резко тряхнул его и монотонно заговорил:

– Властью, данной мне Коллегией общественного здоровья, я, егерь острова Химерия, арестовываю вас, принц Фридрих Ромас, за браконьерские действия.

Фридрих осклабился:

– Замечательная речь для обломка. Но кто может подтвердить твои полномочия, – он подпустил в голос издевательских ноток, – …егерь острова Химерия? Посудина, на которой ты прибыл сюда, сожжена «греческим огнем» прошлой ночью. Вместе с командой. Кто докажет мне, принцу крови, что ты не лжешь из мстительности, имяхранитель?

– Я докажу.

Фридрих скосил глаза в направлении, откуда послышался голос, и в ярости заскрежетал зубами.

– Я, полковник Коллегии общественного здоровья. Я, полноименный Модест Агриппа, имеющий право арестовывать членов монаршей фамилии. – Полковник поднял вверх кисть с плотно сжатыми перстами, и повелительным жестом направил на спутников Ромаса. – Дем Корагг, эти люди обвиняются в браконьерстве, пиратстве и преднамеренном убийстве членов Коллегии. Ты знаешь что делать.

Корагг кивнул, сказал: «богатыри, товсь!» – и навел ствол метателя на Ромасовскую челядь. Поняв, что их ждет, десять холеных, родовитых, сильных мужчин, привыкших под покровительством принца быть безнаказанными всегда и во всем, с ужасом завыли…

* * *

Химерия абсолютно заслуженно считалась единственным местом, откуда не требуется переправлять трупы на Погребальный. Не успели омеговцы отойти и на десяток шагов, а тела расстрелянных браконьеров уже напоминали муравейники. Всевозможные твари, от микроскопических жучков-могильщиков, размером с блоху, до здоровенных ливневых крыс – мерзостных созданий, голохвостых, вонючих и словно покрытых лишаями, – начали шумное пиршество. С неба пикировали одна за другой химерийские олуши.

Самка homo mustela затащила останки супруга высоко на скалы и там пожирала в одиночку, жалобно поскуливая. Временами она принималась в отчаянии биться грудью оземь (вой ее становился при этом душераздирающим), но всякий раз находила в себе силы успокоиться и продолжить жуткую тризну.

Посланные вперед Лекс и Гвоздодер скоро подали условный сигнал, означающий, что побережье расчищено. Выйдя из расселины, омеговцы увидели возле кромки прибоя еще одну шевелящуюся кучу, атакуемую олушами. Здесь основную массу трупоедов составляли крабы и многоножки.