Имяхранитель

– Вы вспомнили напавшую на вас тварь до последней черточки, – продолжал Карл Густав, – и хотите с ней посчитаться за тот злополучный укус. Вам было больно, очень больно, и жуткое создание достойно возмездия. Вы вспоминаете его и сейчас хотите найти по запаху. По запаху!

Присутствующие затаили дыхание. По знаку Оломедаса разошлись по углам и встали кто за шкафом, кто за гардеробной ширмой. Рядом с императором остался лишь Карл Густав.

Внезапно Василий захрипел, не то взлаял, не то взвыл и, скатившись с постели, встал на четвереньки. Пижама на нем затрещала. Началась знаменитая монаршая метаморфоза. Мало-помалу басилевс превращался в существо столь жуткого облика и размеров, что Оломедас невольно ухватился за эфес, а доктор Август попятился назад.

Наконец пижама лопнула. Тварь стряхнула с себя шелковые лоскутья и повела по сторонам головой, похожей на крокодилью, – с той лишь разницей, что обладала более короткими челюстями. Задрала голову вверх, привстала на мохнатые задние конечности, потянула носом воздух. Опустилась на все четыре лапы и, издавая чавкающие звуки, резво двинулась к слуховому окну на прозрачной стене. В два переступа бестия взобралась по стеклу к слуховому окну, после чего, странным образом выгибая суставы, вытекла наружу.

– Скорее! – рявкнул Иван. – За ним! Живо!

– Что теперь будет? – уже в коридоре, задыхаясь от бега, вопрошал Карл Густав.

– Будет… такая драчка… что шерсть полетит… во все стороны! – выдохнул Оломедас, бренча на поворотах шашкой об углы.

– А если первая тварь – самка? – упавшим голосом крикнул доктор Август.

– Мужчина взрослый, разберется, – бросил на ходу Иван, первым выносясь из дверей.

Во дворе наблюдались все признаки легкой паники. Мастеровой люд и обслуга, оказавшиеся там в неудачное время, замерли соляными столбами, опустив руки и раскрыв рты.

– Пасть закрой, бестолочь! – рявкнул кому-то Оломедас и, походя, снес бедолагу всем своим немалым весом.

Иван влетел в манеж и остановился оглушенный. Животные устроили форменный бедлам: хрипели, лаяли, фыркали и бились о стенки. Обезьяны ревели, улюлюкали и раскачивали клетки. Задыхаясь, вбежали остальные свидетели императорского метаморфоза. Некоторое время ничего не было слышно, кроме возмущенных криков зверья. Но вдруг животные настороженно смолкли. В левом верхнем углу здания, там, где имелось чердачное окошко, возникло какое-то движение. Существо, черное и изменчивое, как чернильная клякса, втекло внутрь. С чавкающим звуком прянуло в противоположный конец манежа.

– Ставни! – в голос рявкнули Иван и Оломедас и, не сговариваясь, ринулись к окнам: один вправо, другой влево. На распутывание узлов времени не тратили, просто резали веревки, и ставни с оглушительным грохотом падали, открывая доступ в манеж закатному свету.

Еще одна тварь, неестественно выгибая суставы, втекла под потолок из чердачного окна и стремительно понеслась за первой. Зверье в клетках вновь обезумело, завизжало, заверещало, лай перешел в сип, крики – в жалобный скулеж. Черные существа дали несколько кругов по потолку. Странно было наблюдать за их гонкой, сопровождаемой звериным воем и странными чавкающими звуками. Судя по всему, их издавали присоски, отлипающие от поверхности. Наконец второй монстр настиг первого. Истошный рев сцепившихся бестий затопил манеж и перекрыл скулеж остальных животных. С потолка просыпались пыль, труха и деревянная стружка, снятая мощными когтями. Живой клубок под потолком вдруг распался надвое, стек на землю, будто тягучая смола. Здесь, в проходе между клетками, в паре шагов от изумленных людей, один зверь вцепился жуткой пастью в загривок другого, бросил его себе под ноги и навалился сверху.

– А другая-то тварь действительно самка! – прошептал доктор Август, широко раскрыв глаза.

Иван усмехнулся и подошел к клетке, стоящей ближе других к беснующимся тварям. Перепуганная обезьянка, судорожно вцепившись в решетку, во все глаза следила за совокуплением монстров. Имяхранитель поднял с пола кусок дерюги, набросил на клетку.

– Тебе не стоит видеть то, что здесь будет, маленький брат.

Самка щерила зубастую пасть, выгибала шею и грызла чешуйчатую шкуру на шее самца, но тот лишь громче ревел и двигался сильнее. Как и предсказывал Оломедас, шерсть и кровь летели во все стороны. В конце концов, самец удовлетворился, успокоился и резким движением хищной пасти вырвал кусок плоти из загривка самки. Та заревела, вздернулась на все четыре конечности. Но задние ноги подкосились, и горький вопль боли и отчаяния взлетел под потолок манежа. Тварь взвыла еще раз, а потом злобно уставилась на людей и лязгнула челюстями. Звук вышел такой, как при скрещении двух клинков.

– Если он ее отпустит… – сипло начал Август.

Оломедас обнажил шашку, Иван покрепче ухватил кистень.