Имяхранитель

– Жизнь проста, как серебряный карт, и понятна, как детская сказка. Я начну ломать вам кости. Чтобы не сойти с ума, вы станете говорить… говорить… говорить. Сначала всякую чушь, лишь бы не молчать. Потом одно за другим полезут слова правды… Поверьте, это так. Стоит вам задуматься над очередной ложью, истина, не спросясь, полезет наружу. Правда ведь не терпит пустоты. Где Анатолий?

– Не знаю! – Палома упрямо стиснула зубы. – Не знаю!

– Лож-ж-жь.

Будто металлическим венчиком прошлись по бронзовой тарелке. Звонкое послезвучие взмыло в прозрачный ночной воздух и медленно поплыло к луне. К проклятой и благословенной полной луне.

Время потекло вспять. Пространство вздыбилось и выкрутилось наизнанку. Нервы встряхнули и погладили против шерсти. Центр мироздания съежился в крохотную точку, плотную, как ком мокрого белья, и горячую, будто горн Илоклета-кузнеца. Пальма истошно закричала. Жуткая боль в ломаемом пальце выкрала ее из этого мира. Пленница отключилась.

– Есть контакт, нет контакта… – прошелестело порождение Тьмы. Из тени под капюшоном полыхнула отраженным лунным светом зеркальная личина.

Палому окатили водой. Вздыбленная женщина сдавленно замычала и тряхнула головой.

– Где Анатолий?..

Палома не могла сфокусировать взгляд, голова кружилась, глаза слезились. Голоса представлялись глухими, будто пропущенными через толстый слой ваты, далекими и совсем не страшными.

– Не… знаю…

Тебя ломают, сама себя ломаешь. Два коротких слова дались невероятным трудом. Ожидание близкой боли парализовало и натянуло все внутри до предела. Зажмурилась и приготовилась кричать.

Что-то просвистело у самого лица, вздыбленные руки дернуло вверх, но несильно и небольно. Мгновение ничего не происходило. Потом кто-то упал на землю, справа и слева.

– Я в жизни многим задолжал, – проговорил где-то сбоку до боли знакомый голос; тяжелые шаги прошелестели в высокой газонной траве. – Кому стрелу, кому кинжал, кому и вовсе острый меч, что взялся сам меня беречь…

Палома подняла гудящую голову, попыталась что-нибудь разглядеть сквозь слезную завесу. Видно было плохо – силуэты неясные, движения смазанные, нечеткие. Зато хорошо были слышны звонкие клевки металла о металл, натужный рев и хриплое сипение. Как ни была измучена и напугана, едкая усмешка оживила непослушные губы. В кои-то веки сказочно обрадовалась тому, что на сволочь нашлась еще большая сволочь. Невероятная сволочь, неописуемо прекрасная сволочь. Сволочь из сволочей.

* * *

Черный капюшон кое-что умел. На рожон не лез, равновесие держал отменно, линию атаки чувствовал, наверное, кожей. Мечом владел просто мастерски. При прочих равных решающее значение имели артистизм, кураж и неописуемая наглость, да вот незадача – весу не хватило демону в капюшоне, мясца на костях. Мослами жидковат вышел. В точке «зеро», когда меч на мгновение замирает, а противник смещает центр тяжести для нового движения, Иван выпустил кистень. Облапил меч противника широченной правой ладонью и, слегка подсев, левым плечом воткнулся тому аккурат в подбородок. Лязгнули зубы, меч остался в руке имяхранителя. Заплечных дел мастера поднесло в воздух и отбросило на добрую сажень.

– Сам дурак, – буркнул Иван, облизывая палец. Порезался, пока с мечом баловался. – И шутки дурацкие!

Бросил меч. Не суетясь, подошел ближе. Поглядел на недвижимое тело. Ухмыльнулся и, резко вывернув человеку в капюшоне руки назад, вырвал их из суставных сумок. Исполнил четко, уложившись в два хода – свел руки перед собой, будто весла на лодке, и широко развел в стороны. Влажно хрустнуло. Враг дернулся и, обмякший, затих.

– Нервы сгорели, – ухмыльнулся Иван. – Сердце лопнуло. Бывает.

Сдернул с ката капюшон, сорвал зеркальную маску, отшвырнул. Лицо ночного палача показалось смутно знакомым – хищное, породистое, с печатью жестокости в линии губ. Кто именно, узнать не смог. Еще один привет из туманного прошлого?

– Осторожно, – имяхранитель бережно снял Палому с импровизированной дыбы.

Несчастную немедленно вывернуло наизнанку. Но и тут женщина осталась женщиной – повернулась к Ивану спиной, чтобы не было видно.

– Ты удивишься, но ничего нового не спрошу. Где Анатолий?

– В Никорнасе… у стариков.

– Идти сможешь? Полная луна… Так, я угадал? Парк?

Полная луна

Ночь. Площадь. Луна. Парк. Печальный синий свет.

Молчали аттракционы, погруженные в гулкий сон. Потерянно стояли качели, дремали воздушные лодки. Лишь центральная карусель возмущала царство покоя. Нет, она тоже стояла на месте, но из-под ее разноцветного шатра слышался веселый детский смех, и таки что-то вертелось. Ребенок, непоседливый малыш, сам носился по дощатому кругу между лошадок, слонов и оленей. Он бегал по кругу, висел на канатах, «скакал» на лошадках и оленях. Горланил ребячьи песенки и ничего не замечал вокруг.