Но пока позволим себе на время отложить данный сюжет и обратиться к вопросу о состоянии науки в другой стране, которая пережила формационный переход того же типа, что и Россия. Эта тема достаточно подробно освещена польским историком Викторией Борисюк[27]
. К ее статье мы и обратимся. Картина, рисуемая В. Борисюк, во многом сходна с той, что описана А. М. Аблажеем. В Польше точно так же, как и в России, государство проводит политику снижения расходов на науку. В Польше государственное финансирование науки находится даже на еще более низком уровне, чем в России. Если, согласно приведенным в статье данным, в России оно составляет 1,12 % ВВП, то в Польской Республике всего 0,9 %. В Польше, как и в России, повсеместно насаждается грантовая система. На практике это означает, что научные работники львиную долю времени тратят на поиск грантов, оформление заявок и прочую маркетинговую деятельность, превращаясь из ученых в «менеджеров грантовых проектов», постоянно погруженных в «бумагологию». Этот аспект реформ науки отмечен и А. М. Аблажеем. Но как автор, работающий в крупном научном центре, А. М. Аблажей обошел вниманием другую проблему, которая чрезвычайно актуальна для ученых из польской (и не только польской) провинции: фактическое разделение научного сообщества на привилегированную элиту и всех других, к ней не принадлежащих. Элите достается и большая часть средств, выделяемых в рамках государственного финансирования, и основная часть грантов; остальные же вынуждены довольствоваться крохами. Иначе говоря, в научном сообществе происходит то, что размывает его именно как научное сообщество, которое в сущности своей представляет собой «республику ученых». В среде научных работников образуются «высшие» и «низшие» касты, что в принципе несовместимо с институтом науки. В. Борисюк отмечает также, что коммерциализация науки связана с абсолютизацией чисто количественных критериев оценки деятельности ученых: публикационной активности, индекса цитирования и тому подобных вещей. Эти критерии не дают ни малейшей возможности оценить содержательную сторону продукта научной деятельности, т. е. статей, монографий, докладов и т. п., но зато создают стимулы к ее симуляции. По выражению В. Борисюк,«польских ученых загнали в беличье колесо»[28]
.И добавляет:
«Главное – бежать, не задумываясь о смысле самого бега»[29]
.Польский историк поднимает также вопрос о влиянии новых социальных условий на гуманитарные исследования. От польских обществоведов требуют публиковаться на английском языке, что, по мысли чиновников, управляющих наукой, делает результаты их труда доступными для зарубежных коллег. Когда речь о гуманитарных исследованиях, содержащих какие-то крупные обобщения или проливающих новый свет на внутренние сюжеты, интересные в силу определенных причин для зарубежного читателя, то перевод на английский язык, с нашей точки зрения, вполне оправдан. Но во всех остальных случаях никакой реальной необходимости в таком переводе нет.
Существуют проблемы, которые привлекают внимание как значительного количества ученых, так и широкой публики во всем мире. Так, вопрос о том, существует ли в солнечной системе в поясе Кой-пера девятая планета, относится к числу нерешенных и потому занимает умы современных астрофизиков. И если бы кто-то (в Польше, России, Китае или, например, в Папуа – Новой Гвинее) смог бы его решить, то о своем достижении он обязательно сообщил бы на языке международной научной коммуникации. Приведенный пример относится к области естествознания. Но можно проиллюстрировать наш тезис и на материале общественных наук. Так, исследования по истории наполеоновских войн представляют интерес не только для современных жителей Франции, но и для поляков, россиян, испанцев и многих других, чьи предки были вовлечены в те бурные события.
Но в общественных науках есть масса тем, представляющих локальный, частный интерес. Например, история какого-нибудь провинциального города в упомянутой Польше или в России. Образцовой в этом смысле является история города Комсомольска-на-Амуре, где проживает автор настоящих строк. Комсомольск-на-Амуре – детище советской индустриализации, проведенной ураганными темпами. В истории этого города, как в капле воды, отражается история России на советском этапе ее развития. И потому интерес российских ученых к данной теме вполне понятен и объясним. Для британских или немецких (французских, испанских и т. д.) историков она, в сущности, маргинальна, поэтому лишь очень немногие из них могут ею заинтересоваться. И какой в таком случае смысл публиковать результаты исследований по гуманитарным наукам на языке международного научного общения?
В таких условиях принуждение обществоведов, для которых английский язык не является родным, к тому, чтобы писать на английском, может означать только одно: закрепление ныне существующей стратификации внутри научной среды, или, если воспользоваться выражением В. Борисюк,