— Не идет мне? — совершено серьезным тоном интересуется он, я смеюсь громче. — Что, совсем? — у него такое потешное лицо, особенно когда он пытается не рассмеяться в ответ. А еще он безумно красивый, и я отчаянно соскучилась по нему.
Смех замирает на моих губах, я, набравшись смелости, придвигаюсь, положив одну руку на его плечо, а второй снимаю свои очки и кладу обратно на стол. Возвращаю пальцы к его лицу, проводя ими по заросшей щетиной щеке, очерчиваю рельефную красивую линию скул. Трогаю его губы, и он плутовато улыбается, шутливо прихватив кончики моих пальцев. Взгляд глубоких синих глаз наблюдает за мной с внимательной насторожённостью.
— Кому-то больше не наливать? — голос звучит хрипло. Я тянусь к его губам, чтобы поцеловать, но он резко отстраняет меня от себя. — Завтра очень тяжелый день. Нам необходимо выспаться.
— Когда тебя волновал сон? — раздраженная и уязвлённая восклицаю я. Он бросает на меня напряжённый взгляд.
— Сегодня, Эби, — холодно произносит он. — Сегодня меня волнует сон. Я помню, что вино делает тебя смелее, но я не нуждаюсь в подачках, да еще и под градусом.
— Ты все не так поня… — начинаю лепетать, ошарашенно глядя на него. Что он такое несет? Какие подачки?
— Доброй ночи, Эби, — Джером резко обрывает меня и уходит в спальню.
Я с неверием смотрю ему вслед, чувствуя себя на грани истерики. С горя и досады выпиваю еще один бокал, потом встаю и убираю за собой. Вино помогает немного успокоить расшатавшиеся нервы. Возвращаюсь в гостиную, чтобы забрать пиджак Джерома, небрежно переброшенный через спинку дивана. Беру его в руки, непроизвольно прижимая к груди… И застываю в растерянности. От пиджака моего мужа ощутимо пахнет женским парфюмом. Не моим, черт бы его побрал.
Как бы ни так. Просто силы все растратил в другом месте, лживый подонок.
12 апреля 1988 года.