Я вошла к нему часа через два. Он сидел за столом, ноги на столе, перед ним бутылка виски и стакан.
– Александр, я все знаю. И я поняла твою идею насчет мужской жизни. Но ты настолько перебрал и перестарался, черт бы тебя побрал, что никакому ублюдку такое в голову не пришло бы. По отношению к родному сыну. Остановись! Я прошу тебя и умоляю: остановись. Оставь их в покое.
Он какое-то время смотрел на меня тяжелым, неподвижным взглядом. А затем произнес почти вменяемый, даже горький текст:
– Нет. Ты ничего не поняла. Это я понял тебя. Ты хочешь спрятать моих сыновей, как клуша, под своими прозрачными перышками. А им жить совсем другой жизнью, как у меня. А меня каждую минуту ждет смертельная опасность. Не просто кровь или боль. И если мы не успеем первыми, то окажемся в положении того врага, которого Коля видел уже обезвреженным. Он шел разрушать мой бизнес и убивать меня. А потом, возможно, пришел бы с другими сюда по ваши души. Так обстоят дела. И если ты отказываешься понять такой порядок, то мальчик, мужчина будет должен его понять и принять. Или он научится нападать и защищаться, или он – добыча. Я не тороплю тебя, но я надеюсь на понимание. И не мешай мне, а я постараюсь не лезть в твои отношения с детьми. С моими, не забывай, детьми.
В ту ночь я закрыла дверь своей спальни изнутри на ключ и сломала свои несчастные мозги. Что ждет нас дальше? Самое невероятное – то, что Александр по-своему прав. Это его дети, его кровь, и мир должен перевернуться, чтобы их никогда не коснулась его судьба, его проклятая карма. Все опасности, которые он перечислил, они реальны. Над тем адом, в который он окунул ребенка, мальчики на самом деле могут пролететь лишь в каком-то счастливом случае избавления. Избавления от отца. От его участи быть застреленным, порезанным на куски, от его кровавых побед. И от его богатства, стало быть, от возможности жить в самом дорогом месте земли, учиться в лучшем университете, путешествовать, ни в чем себе не отказывать. Если до этого счастья детей вместе со мной не прикончат налетчики как единственных свидетелей убийства их отца.
Мои несчастные мозги… Были бы они в нормальной голове, там появилась бы единственная спасительная мысль: «Беги, Ксюха, беги от них всех. Это чужие дети, они вырастут, окрепнут, примут идеологию и ценности отца, вытекающую из них выгоду. Научатся гордиться его силой и победами, захотят стать такими же. Они переступят через тебя и твою жалкую преданность. Они отбросят тебя, как их отец вышвырнул из жизни слабую, наивную Василису.
Беги, Ксюха, туда, где столько нормальных людей, чужих детей, нуждающихся в спасении. Туда, где еще есть возможность родить своего, только своего ребенка от мужчины с душой и сердцем, а не с кровавым месивом преступлений!»
Утром я вошла на ватных ногах в детскую и посмотрела на лица детей недоверчиво, почти с подозрением. Они сидели, уже одетые, очень тихие, серьезные. Они смотрели на меня с одинаковым выражением. Слава богу, я еще умею его читать, детское выражение. Там был вопрос: «Ты не бросила нас? Ты еще наша Ксю?»
У меня не было сил даже на обычное приветствие. Я так медленно преодолевала расстояние от своих сомнений, от островка своего самосохранения к их по-прежнему требовательной доверчивости. Еще есть возможность разбить эту хрустальную нить, которая стала, возможно, не только моими кандалами, но также их нравственной обузой.
Была возможность, пока Петя не дотянулся до моей руки. Пока не вцепился в нее своими влажными от волнения ладошками и не шепнул…
Он шепнул: «Мама». Вот и все.
Мы вместе. Значит, все же так бывает.
Чужие, не родные души, раскаленные любовью, сливаются в одну, становятся втрое сильнее и богаче… И пусть это всего лишь иллюзия, но у нее такая высокая цена, с ней несравнимы никакие богатства. Слово «мама», которого я не ждала и даже не хотела услышать.
Часть десятая. Поле испытаний
Дежавю
Многое изменилось в наших с Александром отношениях после его страшного поступка и горьких откровений. Мы стали честнее смотреть друг другу в глаза. Как два грешника, объединенные тайной и неизбежностью собственных преступлений. Даже в законе недонесение, сокрытие есть то же преступление. А отверженные неизбежно сближаются.
Было полное впечатление, что Александр успокоился, в смысле муштры своих детей. Он вернулся к бизнесу, уходил рано, возвращался поздно ночью. Иногда не приходил ночевать, но в этих случаях звонил мне, как порядочный супруг.
Даже близость наша стала другой. В его слишком требовательном, даже грубом напоре я стала понимать, ловить отчаяние человека, который не в состоянии выразить в словах или обычных поступках свое чувство.