Имитируя визг

— Я не беру, как пример, Великую Отечественную. Я говорю в принципе о войне. Раньше было так: каждый старался что-то себе заграбастать, дабы стать могущественнее других правителей, не думая о том, что погибнет масса народа. Да и в современном мире такие вещи происходят. Почему люди не умеют улаживать вопросы дипломатично? В любом деле при желании можно прийти к соглашению. Почему нужно обязательно убивать, как на соревновании, кто больше — тот и победил? Почему человеческая жизнь ни во что не ставится?! — под конец я сорвалась на крик, решив, что парня и так уже потеряла, а высказаться-то хочется.

— Ну, на деле-то императоры старались все больше для народа, — опять не согласился мой оппонент и изложил свою точку зрения: — Ты думаешь, они от делать нечего земли отвоевывали? Просто на чужих территориях, возможно, земля была более плодовитая, водоем под носом или еще что-то. Опять же до торговых путей дорваться надо, чтобы народ свой снабдить шелками, пряжей, продовольствием, всяческой утварью, которую, по разным причинам, не могли производить сами. Если не добьешься выхода к путям — народ будет мучиться если не от голода, то от недостатка материальных и хозяйственных благ, понимаешь?

— Да, но если начать войну, кто потом будет пользоваться добытыми благами, ежели весь народ погибнет?

— Очень пессимистично, — свел собеседник брови у переносицы, выражая мимикой, что данный исход ему не пришелся по вкусу. — Не все же умрут, в самом деле. Император всегда рассчитывает на триумфальный исход битвы.

— Не все умрут, — передразнила я, всплеснув руками. — Ты предлагаешь обменять жизнь одних на то, чтобы оставшиеся чуть лучше жили, чем до этого?

Роман успел устать от диспута, потому заявил:

— Слушай, перестань философствовать. Каждый лидер любой группы людей — от пяти человек до пятидесяти миллионов — сталкивается с ответственностью подобного выбора: сделать плохо меньшинству в обмен на благополучие большинства. Ты в этом подъезде живешь? — без перехода спросил он, чтобы сменить надоевшую тему. Я коротко кивнула. — Пойдем, я тебя до квартиры провожу, — сказал он, пропуская меня вперед. — А то вдруг у вас там бомжи или еще какая гадость?

«Да они мои друзья!» — чуть не ляпнула я правду. Кому она, эта правда, нужна? И так парня еле-еле сохранила (да и это еще вопрос, быть может, он решил ограничиться однократным провожанием), что бы сталось с Романом, скажи я эту правду вслух? Наверно, со ступенек бы навернулся. Дело в том, что один бомж из нашего двора, Вася, помог мне раскрыть преступление, точнее, натолкнул на след. Как итог, мы сдружились, он познакомил меня с некоторыми своими товарищами по несчастью, а я решила, что для меня это совсем неплохо, ибо бомжи — отличный источник информации, они все время вертятся на улице и много чего полезного видят. Полезного, я имею в виду, для моих расследований, которые я иногда затеваю, что-то вроде увлекательного, но опасного хобби.

— Бомжи не гадость. Бомжи — люди, — вступилась я за своих знакомых, так как, в отличие от Гитлера, в корне презирала всяческую дискриминацию.

— Как скажешь, — хмыкнул Ромка.

Он, как и обещал, довел меня прямо до квартиры. Я достала ключи, и тут он меня удивил.

— Юль, можешь дать мне свой телефон?

— У тебя что, своего нет? — моргнула я глазами, прокручивая в голове его слова о том, что в деньгах он не сильно нуждается. Да и с какой стати я ему должна дать? Сама я как звонить буду?

— Ну, ты чудная! — захохотал он. — Я имею в виду номер!

— А-а, Семен Семеныч! — Я продиктовала ему мобильный и домашний.

— Ну, пока.

— Пока, — машинально отозвалась я, переступила порог квартиры, но здесь вспомнила, что Ромка мне свой номер так и не дал, обернулась — его уже след простыл. — Дела… — пробормотала я, но решила, что первая так или иначе не позвонила бы, а когда он сам позвонит, тогда и будет у меня его номер.

— Как кино? — проявила интерес мама, разогревая ужин. — Понравилось?

— Да, — ответила я, усаживаясь за стол. — Свою законную порцию адреналина я получила.

— За билет ты платила или…

— Или, мама, или.

— Значит, Дима?

— Нет, Таня Грачева, — хмыкнула я.

— Таня? — на секунду поверила родительница. — Что у вас за отношения такие? — И, видя, как я тихонечко хихикаю себе в руку, раскусив замысел дочери, сказала по обычаю: — Тьфу, овца! Я ведь почти поверила!

— Как дошла? — сурово спросил отец. — Никто не приставал по дороге?

— Меня проводили, — уклончиво ответила я.

— Кто? — суровый тон папахен сменил на очень суровый. Как и большинство мужчин, он был великим собственником, как по отношению к жене, так и к дочери. Разговор о других мужчинах в нашем доме был под таким же запретом, как и у мусульман свинина.

Я только рот успела раскрыть, как за меня ответила мама:

— Серж, не ругайся, Дима — очень положительный парень. Он даже за билет заплатил. — И почему мама все вопросы неизменно сводит к меркантилизму?

— Между прочим, — влезла я, — этот твой сверхположительный Дима бросил меня сразу после фильма, отправившись с одноклассниками в бар!