Морально тоже можно уничтожить. Западное общество открыто к дискуссиям. На уровне сериалов идет полемика по серьезнейшим темам: гомофобия, домашнее насилие, эмансипация. Обсуждают вживую, честно, а не сопливо, разделяя на плохих и хороших. Наши сериалы – это проститутки, бабки, чиновники, бандиты. Внутри общества нижайший уровень дискуссии. В западном обществе культура настроена на то, чтобы приняли разных людей: некрасивых, толстых, больных, таких, сяких. Возраст западного общества ментально взрослее. Общество более зрелое и гуманистическое, хотя там тоже есть своя паранойя и болезни. Ошибаются все. Но мы благодаря революции уже 80 лет под властью таких средних троечников, довольно диких, с очень простыми коммерческими задачами. По-настоящему сумасшедших сейчас уже нет – просто циничные «коммерсанты». Нынешняя власть помягче большевиков: никого не улице не стреляют, но задача у них одна – благосостояние и безопасность правящей элиты, то есть себя. Слава богу они очень любят красивую западную жизнь, что позволяет нам как-то двигаться, иначе страна была бы захлопнута. Дети, прекрасные жены, любовницы, деньги, бизнес их – там, поэтому страна до конца не закрывается. За это им спасибо, что они любят часы, мерседесы, хорошее образование, Лондон – это нас долгое время спасало. Это должно как-то эволюционировать, чтобы они не заперлись в тайге, обложившись шкурами, женщинами, вином, закрыв страну, что технически возможно. Они надолго затормозили развитие русской мысли: религиозной, философской, общественной, социальной. Она, конечно, мучительно где-то развивается через не глухую решетку.
Генетический код русского человека на 50 % состоит из страха. Если говорить про 30-е годы, то там понятно: рот открыл – и тебя мгновенно расстреливали. Сейчас же нет такого риска как раньше, но есть генетический страх, начиная от Ивана Грозного, Петра Первого, монголов… Хотя власть изображает вполне решительную возможность репрессий. Это может быть точечно, показательно, все это пока детский сад, но тем не менее очень работает.
Ответственность за происходящее лежит на интеллектуальной элите. Правящую элиту понять можно, она отстаивает свои личные интересы. А русский народ как больной ребенок. Высшая степень цинизма – это пропагандисты, которые зарабатывают деньги тем, что делают идиотами всю живую массу. При этом мыслями и сердцами живут где-то «там». Можно простить страх, но не продажность. Нет мужества сказать, как есть – смелых людей мало. Но доказывать с пеной у рта за деньги, отстаивая эту рабскую, полукрепостную модель существования – это простить нельзя. Выход из этого, как и всегда, за пределами рационального – когда Господь увидит: «Хорошо, ребята, вас испытывать больше смысла нет». Наверно, какие-то процессы выздоровления идут.
Я верю в предопределенность, но в этом сценарии человек участвует серьезным образом. Вроде он написан, но внутри этого сценария человеку дано развиваться и импровизировать. Это большая тайна. Чувствуется, что какие-то вещи прописаны, но на самом деле – это все наши эмоции. Ощущение того, что я так и знал, так и чувствовал. Человек – серьезная боевая единица внутри этого божественного промысла. Иначе бы Бог бесконечно вмешивался, ощутимо, зримо, и довольно легко сделал бы золотую клетку, внутри которой все были бы хорошие и обнимались. Но ему интересно, чтобы человек прошел через все эти испытания, рост и пришел к своему натуральному состоянию величия. А не так называемому состоянию до падения в раю. Это же некоторая мифология, которая показывает, что было некое продвинутое состояние, а теперь мы растем. Условно, как ребенок, человек сначала стоит в манежике, потом его выпускают. Понятно, что он звезданется об угол, но все равно, не будешь же его держать в вольере. Вот так и человека выпустили из вольера, где у него все было: игрушки, еда – и теперь он периодически сшибает углы, падает, кого-то убивает, но движется дальше.
Есть некий рубеж, куда человечество движется со всеми своими ошибками. Эта цель, некое движение, она пронизывает лучами всю историю человечества. Некий свет: где-то плохо проходит, где-то хорошо, а где-то сияет. Потом исчезает, но все равно пробьет. То темно, то светло, но все равно он движется.