Иммигрант

Поэтому сразу дал ему прозвище Яврюха! Лёха был парень «палец в рот не клади», поэтому в отместку придумал прозвище Вартану — прозвал его Ватруха. Так и получалось, что на сегодняшний день у нас в комнате проживали: Я, Петя Киевский, Арсен и Яврюха с Ватрухой, и ещё несколько человек из дальнего зарубежья. Меня Вартан также не обошёл стороной. Кто-то в лагере рассказал ему про случай в телевизионке, где мне пришлось помахать ручкой от стула. Встретив как-то меня в комнате, он спросил:

— Ну как дела, Брюса? — при этом сильно рассмеявшись.

Я смотрел на него в недоумении.

— Что ты так смотришь? Мне рассказали, как ты в телевизионке ручкой от стула жонглировал. Прям как Брюс Ли с нунчаками! — весь трясясь от смеха, говорил Вартан с сильным армянским акцентом, что также непроизвольно вызывало улыбку.

После этого некоторые мои знакомые, как бы подшучивая, меня так и называли — Брюса. На что я не обижался.

Гуляя как-то с Лёхой по ночному Брюсселю, я поинтересовался, откуда у него такой хороший французский. Так как за последние несколько дней я слышал, как он легко и свободно общался с работниками лагеря, да и не только. Он рассказал, что последние два года провёл во французской тюрьме, и там, соответственно, хорошо выучил французский, так как делать было больше нечего, кроме как учить и практиковать язык. Также Лёха рассказывал, что он детдомовский и приехал нелегально в Европу в возрасте восемнадцати лет. Так и получалось, что уже четыре года он колесил по Европе, вот только два из них провёл в местах не столь отдалённых.

* * *

Несколько вечеров подряд мы гуляли втроём — я, Лёха и Петя Киевский, который всегда был тут как тут, любитель новых знакомств и халявы, которая обычно предвещалась наряду с новыми знакомствами. В лагере была традиция (конечно же, все эти традиции поддерживались только в русскоязычных кругах) — вновь прибывший всегда выставляется, но не всем жителям комнаты, куда его селят, а только тем, с кем он рассчитывает общаться и поддерживать отношения в будущем, в противном же случае, если поселенец не ищет никаких общений, то и выставляться, соответственно, некому. Все, кто лавирует между лагерями и странами, знают эту традицию. Яврюха, был не исключением и знал об этом. Поэтому в один из дней он просто-напросто принёс полный рюкзак спиртного, позаимствованного в магазине, и сразу направился в кабинку к Вартану.

— Вот от меня бухло, думаю, на всех хватит, распоряжайся им, как посчитаешь нужным. Я в этой попойке принимать участия не буду, — сказал Яврюха, развернулся и вышел из комнаты.

Этим же вечером Вартан угощал не только нашу комнату Лёхиным пойлом, но и ещё две соседние.

Каждые наши посиделки с Петей Киевским, Лёхой и мной, соответственно, не приносили ни Лёхе, ни мне особого удовольствия, так как у Пети и копейку днём с огнём не сыщешь, не говоря уже о том, чтобы провести вечер в приличном, приятном для глаза месте. Поэтому мы частенько пытались избавиться от Пети, который, как липучка, приставал и ходил за нами по пятам, а когда разговор заходил о том, чтобы купить что-нибудь на троих, Петя залезал в карман, выковыривая оттуда копейки, при этом делал кислое лицо и говорил:

— Это всё, что есть!

Лёха же был справедлив в плане расточительства, к тому же он, как и я, предпочитал выпить немного, но в красивом эстетичном месте. Мы могли с ним сесть в дорогом ресторане на террасе, на площади Гранд Плас, и пить дорогое пиво под музыку Шопена и Бетховена, наблюдая при этом за световым шоу. Он не любил скупиться, особенно если видел, что и его собеседник тоже тратится и не сожалеет об этом. Практически всегда во время наших прогулок по Брюсселю Яврюха совмещал приятное с полезным и заходил в несколько ресторанов подряд, узнавая не нужен ли им работник. Он был готов на любую работу. Чувствовалось, что деньги ему уж очень были нужны в этот период. Время от времени Лёха подворовывал, но вором его сложно было назвать. Он не ходил и не воровал на постоянной основе, как многие в лагере, и это не было его основным заработком, второстепенным — да.

Он мог взять то, что плохо лежит, и то, что никем не охраняется. Также он мог зайти в магазин, обязательно фирменный и дорогой, и переобуться или переодеться, оставив при этом свои старые, в меру заношенные вещи в магазине. Другими словами, у Лёхи не было правил, не было рамок приличия, и совести, скажем так, тоже не было. Такому человеку легко живётся, если, конечно, не брать во внимание его амбиции. Идеи и планы у него были Наполеоновские, только непродуманные до конца. Отчего он и страдал. Он был генератором идей, которыми порой делился со мной, и с нетерпением ждал моего одобрения или опровержения. В основном все его идеи носили криминальный характер, но не критический. Во многих из своих афёр, которые приходили ему в голову, ему нужно было несколько человек, и Яврюха первым делом обращался ко мне, ища поддержки и моего участия. Но что не моё — то не моё. Я всегда умел сказать «нет» там, где нужно. Одним словом, мы с ним подружились. Он с полуслова понимал меня, а я его.