Император

  Мужчина усмехнулся, будто она его позабавила. Запах табака, моторного масла и этого чересчур сладкого дыма вторгся в ее пространство, когда он снял наручники с ее запястий.

  — Отдохни. Скоро вернусь.

  Он взял сумку и вышел, заперев дверь, оставив ее в темноте.

 ***

  Как только мужчина ушел, Амара осмотрела другую закрытую дверь в поисках оружия. Это была ванная комната, в которой не было ничего, кроме унитаза, раковины и жидкого мыла. В комнате не было ничего, кроме стола и цепей, привинченных к стене, так что она тоже не могла ими воспользоваться. Побежденная, испуганная, Амара просто отошла в угол и прижалась к себе, молясь, чтобы кто-нибудь, кто угодно, пришел ей на помощь. Она не знала, сколько времени прошло, когда мужчина вернулся, на этот раз с обоими своими спутниками.

  С колотящимся сердцем она подняла глаза и увидела, что они загораживают свет от двери.

  — Я ничего не знаю, — снова взмолилась она срывающимся голосом. — Пожалуйста. Если вам нужны деньги, я могу их достать. Пожалуйста, отпустите меня.

  Они не обращали на нее внимания. Один из них втащил в комнату стул. Второй мужчина подошел к ней, грубо схватил за руку и швырнул на него. Амара в отчаянии посмотрела на них, ее глаза остановились на первом мужчине, положившем на стол моток веревки, нож и контейнер.

  Он надел перчатки.

  Ее дыхание участилось.

  Нет.

  — Я ничего не знаю! — на последнем слове ее голос дрогнул.

  Ее страх затмил все.

  — Мы все еще собираемся поболтать, девочка, — сообщил он ей, и внутри у нее все сжалось.

  Он взял веревку и опустил ее в контейнер. Амара услышала легкое шипение, и ее тело начало дрожать. Он заговорил.

  — Ты же не хочешь, чтобы эти кислотные веревки обвивали твои прелестные запястья?

  Она отчаянно замотала головой, слезы текли по ее лицу.

  — Очень хорошо. Тогда расскажи мне о комплексе. Есть ли вход из леса?

  — Не знаю, — ответила Амара, хотя и знала, что и как. — Детям не... не разрешается ходить в лес, — она запнулась от волнения.

  Она наткнулась на него во время одной из своих прогулок, и хотя он был огорожен забором, он все еще был. Но она не собиралась говорить им об этом. Не тогда, когда это был ее дом.

  — Вот видишь, — кивнул мужчина. — Это был тестовый вопрос, и ты его сдала. Хорошо. Есть ли там подземный вход?

  Амара покачала головой, не отрывая глаз от веревки.

  — Простите, но я ничего не знаю.

  Мужчина подошел ближе, едкий запах кислоты шел вместе с ним. Амара стиснула зубы, удерживая свою челюсть от дрожи.

  — И ты ничего не знаешь о Синдикате?

  Она отрицала это.

  — У Лоренцо Марони есть слабость снаружи, о которой ты знаешь?

  Почему они задают ей эти нелепые вопросы?

  — У Данте Марони есть кто-нибудь в его жизни вне комплекса? — спросил мужчина, наклоняясь ближе к ней. — Кто-то, кого мы можем использовать против него?

  Его брат.

  Амара отрицательно покачала головой, молча, дрожа всем телом, в панике, настоящей панике, когда мужчина приблизил веревку. Он улыбнулся.

  — Это будет весело.

  Так начались крики.

     ***

  Они взяли не ту девушку. В этом не было никакого смысла. Она была никем.

  Минуты расплывались.

  Сердцебиение затуманивалось.

  Вопросы размывались.

  Был ли это день? Или ночь?

  Все расплывалось, кроме огня.

  Её руки. Ее спина. Ее ноги. Все горело.

  И она закричала.

  ***

  — Что тебе известно о Синдикате?

  Дышать.

  — У Данте Марони есть кто-нибудь, кого можно использовать против него?

  Сосредоточиться.

  — Ты что-нибудь знаешь о каком-нибудь грузе?

  Жить.

  — Когда охрана уходит на ночной перерыв в патрулировании?

  Выжить.

  — Может, сказать Марони, что его маленькая подружка здесь?

  Крик.

***

  Сосредоточиться. Дышать. Жить. Выжить. Крик.    

  Дышать. Жить. Выжить. Крик.

  Жить. Выжить. Крик.

  Выжить. Крик.

  Крик.

   ***

  Она была одна.

  Каким-то образом ее мозг послал ей это сообщение сквозь туман боли.

  Амара сидела на стуле со свободными, но безвольными запястьями, все ее тело дрожало, как лист, а кожа горела.

  Она была одна.

  И дверь была открыта.

  Она моргнула, едва в силах увидеть сквозь слезы в глазах. Все болело. Было больно везде.

  Но она должна была выжить.

  Она едва прожила свою жизнь.

  Летом ей предстояло посещать уроки пения, закончить школу, читать книги, посещать разные места, целоваться с парнями, рожать детей. Мама не могла ее потерять. Вин не мог оплакивать ее.

  Она была жива. Это было все, что имело значение. Они еще не сломали ее.

  Вцепившись дрожащими руками в края стула, Амара каким-то образом нашла в себе силы оттолкнуться. Жжение в запястье усилилось, и она сильно прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Она не могла предупредить никого из них.

  Амара встала, ее ноги дрожали, ступни горели с каждым шагом, кровообращение возбуждало поврежденную кожу, оставляя следы крови на полу. Она посмотрела на открытую дверь. Они думали, что она достаточно напугана или слаба, чтобы ничего не предпринимать. Они не знали. Страх был сестрой отчаяния. И она отчаянно хотела вырваться из этого ада.