Император

— Господа! — призвал собравшихся к порядку Кирилл Григорьевич Разумовский. — У нас преизрядное число проблем и абсолютно нет времени на то, чтобы спорить об уместности заявлений моего брата.

— Все эти проблемы, число которых, Вы, Кирилл Григорьевич, соизволили преувеличить, не могут решаться узким кругом! Простите, но способом, схожим с заговорщицким! — высказался Никита Юрьевич Трубецкой.

Кирилл и Алексей Разумовские непроизвольно посмотрели друг на друга. Оба понимали то, что Трубецкой сейчас только раздражитель. Было бы неплохо, чтобы он вообще затесался где-нибудь подальше. Но Государственный Совет и так собран меньше, чем наполовину от числа его членов. Выгнать князя Трубецкого означало бы стать теми самыми заговорщиками. Кирилл же, как более решительный, нежели его старший брат, хотел сделать видимость легитимности собрания. Для этого нужно было и присутствие Трубецкого. Тем более, что князь для всего общества представлялся, как несомненная креатура императора, и его изоляция резко убавила бы значимость всего собрания.

— Никита Юрьевич, Вы желаете коим образом оспорить сию бумагу? — спросил Алексей Григорьевич.

Старший Разумовский потряс свертком бумаги, с печатью и украшенным кисточкой с бриллиантами.

— Никак не могу спорить. И подпись почившей государыни среди прочих отличаю. Но, почему именно сейчас, сударь, Вы решили заявить о себе, как о законном супруге Елизаветы Петровны? И никак не соглашусь, что сие обстоятельство коим образом может иметь последствия. Императрица не пожелала обнародовать случившееся венчание, так отчего же нам, подданным ворошить память государыни⁈ — Трубецкой начал открыто возмущаться.

Кирилл Григорьевич был готов к тому, чтобы арестовать князя Трубецкого, который официально еще и не вступил в должность вице-канцлера, по крайней мере, об этом не было напечатано в газете. Вместе с тем, по одному из первых волеизъявлений нового императора, пока в газете не будет напечатан указ, либо выдержки из него, документ не имеет силы. Да, император подписал бумаги и о назначении Трубецкого и о низложении Воронцова, но эти документы видело ограниченное количество человек.

Открытым оставался вопрос и о канцлере Бестужеве. В отношении Алексея Петровича Бестужева-Рюмина было много ограничений, наложенных императором, но не было ни одной бумаги. Для Разумовского было понятно, почему так произошло и кто виновник недоработки по отстранению канцлера. Алексей Григорьевич, пусть и мало говорил и редко влезал в дела императорского двора, но там все всегда обо всем знают. И не было секретом, что это обер-прокурор Святейшего Синода Шаховский постарался отсрочить падение канцлера.

— Шешковский! — с досадой и некоторым раздражением произнес Кирилл Григорьевич Разумовский.

Он вспоминал об обер-прокуроре, но фамилии двух людей созвучны и младший брат мужа почившей императрицы зло сверкнул глазами. Имя «петровского пса» было у всех на слуху. Только за последние полгода службы Тайной канцелярии разрослись вдвое, может и больше. Роль Степана Ивановича становилась столь велика, что не учитывать Шешковского в раскладах, было бы ошибкой на грани преступления. Но, вот заполучить его в союзники… это уже больше половины успеха.

— Именно, господа, Степан Иванович такая фигура в любой шахматной партии, что не учитывать его нельзя! — злорадно заметил Трубецкой.

Никита Юрьевич скрипел от злости на то, что происходит. Несмотря на то, что князь Трубецкой с показной симпатией относился ко всем фаворитам почившей императрицы, он никогда не считал их ровней себе. Представитель древнейшего рода, в родстве с Рюриковичами, он, в конце концов, князь, что могло бы приравниваться в Западной Европе к титулу герцога. По крайней мере, так думал Трубецкой.

И вот эти пастухи сейчас решают, кому стать регентом, размахивая непонятной бумагой, которая, по мнению Трубецкого больше бросает тень на личность почившей императрицы, чем может быть неким доказательством прав Разумовского.

Кирилл переглянулся со своим братом, что-то прочитал в глазах родственника, вздохнул и, как будто на что-то решился, сказал:

— Никита Юрьевич, не соблаговолите ли немного отдохнуть? День ужасен своими потрясениями!

Трубецкой недоуменно посмотрел на Разумовских. Если сейчас князь уйдет, то все это собрание, и до того, выглядящее фарсом, превратится в элементарный заговор Разумовских против императорской власти. И что делать? Конечно же, уходить! Что бы ни произошло в дальнейшем, максимум, что грозит Никите Юрьевичу, это больше уделять внимания своим поместьям. Ну, а политика… а кто его выгонит из Сената? Он там и останется. Не станет же регент Разумовский распускать Правительствующий Сенат, иначе получит такой ответ, что будет завидовать ссылке Эрнста Бирона.

— Пожалуй, господа, я так и поступлю? День действительно был тяжким. Но, я бы хотел также посоветовать вам иметь благоразумие, — сказал Трубецкой и вышел из зала заседания Государственного Совета.

— Тарас! — резко выкрикнул гетман Запорожского войска Кирилл Григорьевич Разумовский.