Император

Арсиноя наполовину закрылась рукою, но он три раза дотронулся средним пальцем до ее белого плеча и заковылял дальше, тихонько посмеиваясь про себя.

Габиний услыхал слова Плутарха и, когда они отошли на несколько шагов от Арсинои, спросил его с живым негодованием:

– Так ли я слышал? Работница из твоей мастерской здесь, среди наших дочерей?

– Ну да; пара рабочих рук среди совсем праздных, – весело ответил старик.

– И она втерлась сюда! Надо ее удалить.

– Ни в коем случае! Она очаровательна!

– Это возмутительно! Здесь, в этом собрании!

– Возмутительно? – переспросил его Плутарх. – Нисколько! Не следует быть таким разборчивым. Не можем же мы набрать дочерей одних антикваров. – Затем он прибавил успокаивающим тоном: – Я хотел сказать, что твоему тонкому чутью к красоте форм должно бы понравиться это милое существо. Или ты боишься, что она покажется художникам более подходящей для роли Роксаны, чем твоя прелестная дочь? Послушаем-ка, что говорят господа вон на той стороне. Посмотрим, что у них там такое.

Эти слова относились к громкому разговору, поднявшемуся возле мест, где сидели префект и претор.

Эти два человека и с ними большинство живописцев и скульпторов были того мнения, что Арсиноя в роли Роксаны произвела бы изумительный эффект.

Они доказывали, что она и фигурой и лицом необыкновенно напоминает прекрасную дочь бактрийского царя, как ее изобразил Аэтион, картина которого положена в основу этой части представления. Только ваятель Папий и двое из его товарищей объявили себя решительно против этого выбора и с жаром уверяли, что только одна, а именно Праксилла, дочь антиквара Габиния, была бы достойна выступить перед императором в роли невесты Александра. Все трое находились в деловых отношениях с отцом этой стройной и на самом деле очень красивой девушки и желали угодить богатому и ловкому продавцу их произведений. От усердия они перешли даже на запальчивый тон, когда Габиний приблизился вместе с Плутархом к спорившим и они были уверены, что он слышит их.

– И кто такая та другая девушка? – спросил Папий, указывая на Арсиною, когда Плутарх и Габиний подходили к ним. – Против ее красоты ничего нельзя сказать; но она более чем просто одета, на ней нет никаких украшений, о которых стоило бы говорить, и можно поставить тысячу против одного, что ее родители не в состоянии снабдить ее такими богатыми платьями и такими драгоценностями, в которых, конечно, не должно быть недостатка у Роксаны, выходящей замуж за Александра. Азиатка должна выступить в шелке, золоте и драгоценных каменьях. Мой друг сумеет одеть свою Праксиллу так, что блеск ее наряда изумил бы даже самого великого македонского царя. Но кто отец той хорошенькой девочки, к которой довольно хорошо идут эти голубые ленты в волосах, две розы и белое платьице?

– Твое соображение верно, Папий, – прервал его Габиний с сухой резкостью. – О девушке, о которой вы говорите, не может быть и речи. Я говорю это не ради моей дочери, а потому, что все неблагопристойное мне неизвестно. Едва ли можно понять, откуда это молодое создание почерпнуло смелость втереться сюда. Правда, хорошенькое личико отпирает замки и отодвигает засовы, но она – прошу не пугаться – она не более как работница из папирусной мастерской нашего доброго хозяина Плутарха.

– Это неправда, – прервал его Поллукс с негодованием.

– Сдержи свой язык, молодой человек, – отвечал Габиний. – Я беру тебя в свидетели, благородный Плутарх.

– Пусть она будет чем хочет, – отвечал старик с досадой. – Она похожа на одну из моих работниц, но если бы даже она пришла прямо от стола, на котором склеивают папирус, то с таким лицом и с такой фигурой она была бы здесь и везде совершенно у места. Таково мое мнение.

– Браво, мой прекрасный друг! – вскричал Вер и кивнул старику. – Таким исключительно очаровательным созданиям, как та девушка, император придает гораздо больше значения, чем вашим старым грамотам на звание гражданина и туго набитым кошелькам.

– Совершенно верно, – подтвердил префект. – В том же, что она девушка свободная, а не раба, я готов поклясться. Друг Поллукс, ты вступился за нее; что тебе известно о ней?

– То, что она дочь дворцового управителя Керавна, которую я знаю с детства, – отвечал молодой художник. – Он римский гражданин, и притом из старинного македонского дома.

– Может быть, даже царской крови, – заметил, улыбаясь, Титиан.

– Я знаю этого человека, – поспешно проговорил Габиний. – Это надменный шут с весьма скудными средствами.

– Мне думается, – с аристократическим спокойствием прервал Вер возбужденного купца скорее скучающим, чем нелюбезным тоном, – мне думается, что здесь неуместно держать речи относительно характера отцов этих девушек и женщин.

– Но он беден! – вскричал антиквар с раздражением. – Несколько дней тому назад он предлагал мне купить его жалкие редкости; я, однако, не мог…

– Нам жаль тебя, если эта сделка не состоялась, – снова прервал его Вер, на этот раз с изысканной вежливостью. – Подумаем прежде о лицах, а потом уже о нарядах. Итак, отец этой девушки римский гражданин?