ИМПЕРАТОР

— А вдруг это тот... Автор? — хором предположили Полубес и Боцман.

И снова взоры всех собравшихся обратились ввысь. Среди персонажей установилось тревожное ожидание.

— Но мне показалось, — сказал умнейший Адольф, — мне кажется, что это произнёс всё-таки не Автор, а кто-то иной. Автор ведь смотрит на всех нас как бы изнутри. А этот голос явно наружный. Да вот же он, глядит сверху! Это не звёзды, уверяю вас! Это глаза его проблескивают сквозь листву.

Можно предположить, что вымышленный герой книги, по имени Адольф Шлягер, обратившись вверх, разглядел над собою блеск глаз читателя. Почувствовав посторонний изучающий взгляд, все герои мгновенно стали напрягаться, меняться. Так, кажется, происходит в квантовой физике, где объект меняет свойства в момент наблюдения.

— Чушь! — отозвался Джива, отмахиваясь, презрительно кривя чёрный рот.

— Вот именно! — поддержал Полубес и седовласый нищий по кличке Боцман.

— Эх вы, дурни! Вас всех сочинили, придумали, заставили двигаться! — сказал разумный голос сверху. — Всех вас создали, а вы не верите в очевидное! Твари вы неблагодарные!

На эту справедливую и в высшей степени мудрую реплику немедленно огрызнулась вздорная, но прекрасная Роза Чмель:

— Если бы кто-то придумал нас и сочинял это всё, то он мог бы сочинить всё гораздо, гораздо гармоничнее, справедливее, интереснее! А коли этого нет, то вполне логично предположить, что нас никто не создал. Что всё возникло само собою. Сперва ничего не было, а потом хоп! — появилась материя, возникли атомы. Из атомов слепились буквы. Из букв возник микроб, а из микроба выросла обезьяна. И так далее. Господин Джива совершенно прав, утверждая, что в соответствии с дарвиновской доктриной о происхождении видов...

— То есть вы полагаете, прекрасная Роза, что никакого создателя этой книги нет? — подкатился старичок в буклях. — Что весь этот сюжет и все мы возникли сами собой?

Пользуясь ситуацией, мерзкий старичок... дрожащей рукой своей... по великолепному атласному крупу...

— Да, мы возникли случайно! — к небывалому счастью старичка, Роза Чмель слишком увлечена была полемикой. — Мы всего лишь случайная, бессмысленная комбинация букв. И после нас... Лопух, как говорится, вырастет.

— О, как убедительны ваши аргументы, сиятельная! — восхищался старичок, теснясь плотнее.

— Да не лапайте же вы меня, вздорный, слабосильный старикашка!

Пережал. Откатился в угол, лязгнув искусственными зубами.

— Ну ладно, случайное сочетание букв и так далее... — вмешался Шлягер. — Положим, это так. Но кто-то же должен был по крайней мере тыкать пальцами в клавиатуру, печатать эти самые буквы!

Некоторое замешательство произошло в рядах... Затем всё стихло. Роза Чмель встала, пошла за пределы, не сказав ни слова. Совершенно голая, между прочим. Ну и что она этим хотела продемонстрировать? Что? А ничто. Поманила пальчиком Бубенцова, тот потянулся было за соблазном, но не успел...

Ерошка открыл глаза. Ни малейшей тени, ни отголоска, ни обрывка от чудесного видения не осталось. Всё свернулось, утонуло в подсознании. Кануло. Как будто ничего не было. Но ведь всем известно с самого рождения, что в подсознании живёт то, что ни в каких доказательствах не нуждается.

5

Снова раннее утро. Потолок и стены освещены тем особым мягким светом, который бывает от выпавшего ночью снега. Радость не ушла. Уже крепко засела, укоренилась в сердце, нельзя вырвать. Не вставая с постели, Ерошка протянул руку к тумбочке. Ему оставалось прочесть всего несколько заключительных страниц.

Он ясно видел и понимал, что перед ним живые свидетельства очевидцев, участников событий. Это как-то передавалось не логикой, не убеждением, не аргументами и конкретными фактами — а самим духом. Все главные вопросы разрешились, он увидел цельную, связную картину мира. Мир и жизнь приобретали наконец-то внятный смысл.

Ещё вчера Бубенцов верил, что вместе с неизбежной смертью тела уничтожится навсегда его самость, а вместе с этим пропадёт и образ мира. Наступит та тьма, которую он не сможет ощутить. Потому что его уже нигде не будет, не останется сознания, в котором эта тьма могла бы отразиться. Ерофея Бубенцова угнетала тщета всего сущего, обессиливала бессмысленность жизни. Не спасала и мысль о человечестве. Если личная жизнь каждого — всего лишь вспышка, ничтожный миг, то что такое существование человечества, жизнь каких-то поколений? Совокупность ничтожных мигов. Такая же бессмыслица, хотя и несколько больших размеров.

Теперь же всё становилось на свои места. Земной срок — время формирования того существа внутри тебя, которое призвано вступить в бескрайнее, бесконечное будущее. В то будущее, которого пока нет. Нигде нет! Но при том что будущего нет, оно есть, ибо обязательно придёт. Это непреложно.