ИМПЕРАТОР

Муха, проходя коридором, поворачивая вслед за Филиппычем, старался дышать неглубоко, чтобы не впитывать больничный воздух, насыщенный сложными запахами валерьянки, эфира, карболки, искусственного озона, к которым примешивались запахи кухонные — жареного лука и ещё каких-то неопределённых объедков. Сытому дознавателю запах кухни был особенно неприятен. От влажного, только что протёртого пола отдавало немного болотной тиной и хлоркой. Где-то убирали со столов посуду, слышался перезвяк мисок.

Попался навстречу длинноволосый горбун в сером халате, похожем на старинный армяк. Горбун отступил к стенке, блеснул оттуда стёклами круглых железных очков. Выставил вперёд руку, обмотанную окровавленным, грязным платком, и пожаловался:

— Ва-ва!.. Ав-ав!..

— Не всех ещё психов выперли, — пояснил Матвей Филиппович, отпихнув горбуна к стене. — Заведение закрыли, а некоторые же круглые сироты. Куда их денешь?

Стоны, бормотания доносились из-за приоткрытых двустворчатых дверей, стёкла на которых закрашены были белой краской. Дошли почти до самого конца коридора.

— Здесь! — Филиппыч указал на обитую зелёным дерматином дверь. — Здесь засел.

Перед дверью стояли аккуратные резиновые калоши с алой выстилкой.

3

Доктор в первый момент никак не отреагировал на появление гостей. Весь погружён был в чтение. Очевидно, изучал историю болезни, что-то подправлял. Шевеля толстыми губами, водил пером над большой книгой в золотом старинном переплёте. Глаз его был хищно прищурен, точно он выцеливал что-то на странице.

Книга показалась дознавателю знакомой, «той самой», которую не так давно читал он сам. Как могла живая книга попасть в руки врача? Быть этого никак не могло! Не по воздуху же перенеслась! Не ведьма же на метле принесла её!.. Впрочем, кто знает? Кто может хоть о чём-нибудь в этом мире сказать с полной уверенностью?

Муха заранее постановил себе не удивляться ничему. Отделение называлось психиатрическим, а значит, любые странности были возможны здесь, органичны и даже неизбежны.

Доктор изловчился, резким движением пальца притиснул живую, извивающуюся строку, приколол пером к листу, поднял глаза. С полминуты поверх очков глядел на вошедшего. Изучал. Строка потрепетала, дёрнулась раз, два и замерла. Взгляд доктора потеплел. Он затворил обложку, отодвинул фолиант, встал, степенно обошёл стол, протянул навстречу дознавателю пухлую руку:

— Шлягер!..

Помолчал, удерживая сопротивляющиеся пальцы Виталия Петровича в ласковой, тёплой ладони. Порывшись опытным взором в самой глубине головы дознавателя, важно повторил:

— Доктор Шлягер.

Баритон очень естественно подходил к его толстым, мясным губам. Что-то давнее, очень знакомое почудилось дознавателю в розовом, гладко выбритом лице. Память подсказывала, что он прежде встречал этого доктора. Или кого-то очень на него похожего. Но в другой одежде, в другой обстановке. Может быть, даже в Таганском отделении полиции. Впрочем, так широк был круг общения дознавателя, что он давно уже перестал напрягать память, тратить умственные силы по пустякам.

Доктор между тем, пододвинув кресло и усадив Виталия Петровича, успел возвратиться на своё место и теперь набивал трубочку. К тонкому аромату дорогих духов присоединился мятный запах душистого табака. Набив трубку, стал раскуривать с большим усилием, втягивая щёки. Что-то булькало, клокотало, хрипело, мучилось внутри трубки. Наконец вывалилось наружу густое облако дыма, окутало всё лицо доктора, так что оно напомнило дознавателю борт линейного корабля «Меркурий» после пушечного залпа.

— Не желаете? — любезно спросил доктор, выставляя из дыма большие, крепкие зубы.

— Благодарю вас, — вежливо отклонил приглашение Виталий Петрович, отвёл от лица рукою облако дыма и тоже выставил в ответ зубы, крепкие и острые.

Кабинет доктора, как успел отметить дознаватель Муха, был обставлен со вкусом и уютом. На стене прямо напротив входной двери висела картина «Чёрный квадрат». Ещё около дюжины репродукций, начиная от «Вечного покоя» Левитана и завершая «Гибелью Содома» Семирадского, развешано было по стенам кабинета. Гитара с голубым бантом на грифе стояла в углу, добавляла задушевности. Вероятно, всё тут рассчитано было на то, чтобы располагать пациентов к длительным сердечным беседам.

Доктор Шлягер, попыхивая трубкой, чрезвычайно охотно и подробно отвечал на все вопросы дознавателя. Кажется, беседа с человеком умной гуманитарной профессии доставляла ему подлинное удовольствие. Сам подошёл к шкафам, чтобы свериться с записями в дежурной книге. И вот какая удача! На первой же странице... Был здесь такой! Пациент с фамилией Бубенцов.

— Ну как же, припоминаю! Ерофей Тимофеевич. Нервное потрясение на почве полной утраты материального имущества! — доктор радостно оскалился всеми своими большими зубами. — Раза два или три гостил у нас. Лечение не дешёвое. Держать социальных больных долго нельзя. Чуть подлечился — и до свидания.

— В чём выражалось...

— Сверхидеи! Навязчивый бред! — не дав завершить вопроса, сообщил Шлягер. — Мысли о пагубном влиянии богатства на личность человека.