ИМПЕРАТОР

Откатилась далеко в сторону бутылка, которая, к изумлению всех, осталась цела. Все взоры как зачарованные на миг задержались на этой бутылке. Ещё одна творческая удача! Камера стремительно переместилась вниз, успевая запечатлеть и эти кадры. Замедляющееся вращение рулетки, игру фортуны. Бутылочное горлышко уставилось точно на Бубенцова, нацелилось чёрным отверстием ствола.

— Ах, дерзкий! — пропела какая-то восхищённая красавица.

Злобно улыбался в углу Ордынцев, потирал руки удовлетворённо.

— Ды свяжите же вы его! — заревели басы.

— А вот же вам шиш на кокуй! — огрызнулся Ерошка. Затем наклонился, чтобы поднять чудесную бутылку.

Налетела охрана, принялась вязать его полотенцами. Бубенцов оскалил верхний ряд прекрасных своих зубов, которые так любила Вера, целовала и любовалась ими. Опасливо покашиваясь, сопя одышливо и тяжко, проколыхался мимо Ордынцев на толстых, коротких ногах.

Бубенцова трижды вытаскивали из зала, но всякий раз он каким-то необъяснимым способом вырывался. Метался меж столов, раздирая на себе огненные тесные одежды, требуя правды, справедливости, обличая, выкрикивая хулу!

В конце концов одолели враги. Дёрнулся раз, два... Силы покинули его. Мало не тридцать человек повисли на руках. Уходил, опустив голову, поглядывал по сторонам. Справа сияло уцелевшее зеркало в бронзовой раме, слева темнела пустая, глухая стена. Крошево разбитой стеклянной бесконечности хрустело под ногами.

Красивый этот символизм нравился Ерошке.

В дверях, однако, произошла заминка.

— Я заплачу! — крикнул Бубенцов, как будто опомнившись и придя в себя. — С зарплаты отдам.

Оступился, рухнул в тёмный провал.

Глава 16

Дуракам дары даются даром

1

Весёлое оживление катилось по залу, сыпались выкрики со всех сторон. Люди перелетали с места на место, вставали на цыпочки, тянулись вверх. К лежащему Ерошке гуськом подошли иноземцы, выстроились полукругом. Мужчины в чёрных дирижёрских фраках, крахмальных жабо и в серебряных пенсне, дамы с веерами, вуалями, лорнетами. Бубенцов лежал на спине, скрестив на груди руки, боялся пошевелиться.

— Этот и есть? — скрипуче проговорил маленький человечек с треугольным лицом и мёртвыми глазами. Одна бровь его была нахмурена, под нею холодно посверкивал монокль.

— Он! Он! Накануне ещё прогремел. Спектакль сорвал, — громко пожаловался Адольф Шлягер. — В газетах писали. С детства такой. Взбудораживает людей! И вот таких-то у нас выдвигают!

Все лорнеты, все монокли уставились на Ерофея.

«Врёт! — подумал Бубенцов. — Про газеты врёт. Когда бы успели?.. На камеры-то, конечно, засняли...»

— Плебей! За квартиру не платит, — докладывал Шлягер. — Болезненное пристрастие к недорогому алкоголю. На встречных женщин оборачивается. Зеркала бьёт... Много можно перечислять.

Ордынцев колыхнулся, надеждой загорелись маленькие его глазки.

— И всё же огнь, мерцающий в сосуде! — вставил загадочную реплику старичок в буклях. — В презренной оболочке хранится бесценное содержание!

Надежда стала угасать.

— Когда брали кровь на анализ?

— Намедни, ваша серость! — это уже дама в панбархате выступила вперёд, вытащила из сумочки батистовый платок в бурых пятнах. — Подлинность подтверждена!

Маленький человечек кивнул и, выронив монокль из глаза, двинулся прочь. Следом, гулко стуча копытами, устремилась вся кавалькада комедиантов. Надежда угасла совсем.

— Неужели нет иного выхода? — обернувшись, крикнула дама в панбархате. — А если бы, положим, переместить содержание в более приемлемую оболочку?

— Получится двоедушие. Двоедушие уничтожает самость человека, — растолмачил старичок в буклях, беря её под локоть. — Подлинность умаляется.

Разговор, как видим, вёлся на иностранном языке, но Ерошка прекрасно понимал каждую реплику. Более всего оскорбило слово «плебей», обида ударила в самое сердце. Следовало немедленно, пока ещё была такая возможность, устранить психологическую занозу. Подсознание тотчас включилось в привычную работу, принялось сглаживать углы, преобразовывать хулу в похвалу. И всего-то секунды не хватило для превращения «плебея» в «плейбоя».

2

Бубенцов очнулся сразу, рывком, как и всегда это бывало с ним после буйного застолья. Будто и не спал вовсе. Открыл и тотчас закрыл глаза. Но понял, что спрятаться, ускользнуть в сон не получится. Застонал тихо, пошевелился, прислушиваясь. Не побито ли где, нет ли повреждений, вывихов?

Бубенцов, разумеется, не помнил, как вчера оказался дома. Но, кажется, на пути своём никого не зашиб. Нужно было восстановить последовательность вчерашних событий, пройти по всей цепочке. От устья к истоку. От следствий к причинам. Мысль Бубенцова с большой неохотою тронулась вспять. Двинулась с опаской, осторожно и на ощупь, как сапёр перемещается по минному полю.

Кажется, Бермудес бил вчера зеркала.