ИМПЕРАТОР

Первым делом возникла, конечно, тема дачная. Поскольку, вероятнее всего, ехали подальше от глаз людских, за город, на природу. В места глухие, болотистые. Густой колючий кустарник подступает к самому забору. Пахнет дымом, подгорелым мясом. Позвякивают острые шампуры, жарко тлеют угли. Топор в колоде. Вилы у стены, острые тяпки. Лопата. Вместительный контейнер, наполовину заполненный нечистотами. Есть куда запрятать все концы. «И почему это происходит со мной? Столько людей вокруг! Но они зачем-то выбрали именно меня...» — горько думал Ерошка, отгоняя от себя мрачные видения. Отчаяние лишало его сил и воли к сопротивлению. Да и как тут будешь сопротивляться? Бубенцов, нахохлившись, сидел с пыльной торбой на голове и ничего вокруг не видел. Чему же, собственно говоря, сопротивляться? Глядеть он мог только вовнутрь себя. Там мерцала тьма.

Звук немного переменился. Как будто стал отражаться, возвращаться гулким эхом. Тотчас в воображении возник длинный бетонный забор. Крыши приземистых пакгаузов. Слесарная мастерская. Ехали быстро, не снижая скорости. Окна мастерской, вероятно, так и мелькали. Вжив-вжив-вжив-вжив... Но и того, что воображение успевало разглядеть сквозь стёкла, было достаточно. Ухало, ревело, стучало, гремело... Вертелась дрель с победитовым сверлом. Визжала дисковая пила, которой так удобно распиливать привязанное тело вдоль. В кино видел. Тонко выла электропилка для мелких отделочных работ. Свистела алмазная фреза, удобная для резьбы по кости.

Не замедляя движения, благополучно миновали слесарку. Однако не успел Ерошка перевести дух, как слева возникла новая напасть. Показался столярный цех! Кипела работа и здесь, гремели вдохновенные ритмы. Гвозди забивали и тут! Инструмент простой, но безотказный. Большие тиски. Деревянная киянка. Деревянной киянкой удобно бить по пальцам, зажав тисками руку: и боль адская, и пальцы целы. Только ногти потом слезают. Можно повторять бесконечно. Электрический рубанок. Лезвия регулируются так, чтобы глубина прохода была минимальной. Для постепенного состругивания тела. В самом торце цеха, как и полагается, ритмично ухает пилорама!.. Тут уже окончательно разделывают на доски. Но оборвался ритм, спуталась мысль, началась эклектика. Въехали на территорию мясокомбината. Мелькнул отбойный молоток для первичного дробления костей. Чтобы добавить потом эту костную муку в котлетный фарш или в пельмени. Разделка туш на категории, как на плакатах в мясном отделе. Но вырвались и из этого ада. Строительный участок проскочили в момент, остался за спиной грохот отбойных молотков. Успел увидеть, как из бетономешалки под фундамент заливают жидкий раствор. Мелькает в этом потоке то безвольная кисть, то выглядывает локоть, то как будто высовывается и пропадает длинный серый нос...

И тут въехали в тишину. Но не было в ней никакой отрады. В тишине тихо позвякивал медицинский инструмент. Потянуло эфиром, валерьянкой. Обступил душу белый больничный покой. Ерошка сломался. Дёрнулся всем телом. «Уж лучше бы сразу, на том дачном участке. Лопатой по голове и в контейнер. Это всё-таки легче, чем...» Но поздно жалеть, поздно дёргаться!.. Уже подкатывается страшное гинекологическое кресло. Крепят руки и ноги сыромятными ремнями. Лопоухий лысый врач с внимательными и безумными глазами склоняется над его лицом. В руках врача шприц с фиолетовой дрянью. Старуха медсестра держит наготове огромные ножницы, нетерпеливо щёлкает лезвиями. На белом столике поблескивает никель специальных приспособлений для последующей трепанации черепа. Длинный кривой скальпель. Там, в мозгу, таятся не только зоны удовольствия, но и те зоны, прикосновение к которым вызывает сокрушительный взрыв и расходящиеся круги боли. Бубенцов чихнул. И от ужаса, и от набившейся в ноздри пыли.

2

Бубенцов с отчётливой прощальной ясностью осознал, как был счастлив в прежней жизни! В той жизни, к которой нет возврата! Счастлив, сыт, обласкан, обеспечен всем необходимым и даже сверх необходимого. Как он мог сетовать на нужду, на нехватку, на недостаток? В прежней жизни всего было в избытке! У них с Верой было всё. Дом, дача, машина, импортный телевизор, видео. Сервант и хрусталь в нём. Ковры на полу. Библиотека из тысячи книг. В хлебнице хлеб, в солонке соль, на полке гречка и пшено, пузатый холодильник полон еды. Даже бутылка коньяка хранилась в глубине серванта. Всё, всё было для счастья! Как он смел сетовать на что-то и не ощущать себя счастливым?

— Куда меня везут? — решился спросить Ерошка.

— Не дёргайся, шнырь! — проворчал низкий баритон слева.

— От шныря слышу, — отважно огрызнулся Бубенцов из мешка.

— Хе. Ты слышал, Рома? — удивился баритон. — Фраерок-то с гонором.

— Все они хорохорятся, — отозвался равнодушно Рома. — Поначалу.

Звуки переменились. Ехали уже не по шоссе, а по чахлым перелескам. Бубенцову воображалась местность низменная, болотистая, унылая. Неприметные бугорки, кочки.

— Куда вы меня везёте? — снова подал голос Бубенцов, но никакого ответа не последовало.