Император Александр I. Политика, дипломатия

«Он молод, но не вдается ни в какие развлечения, свойственные молодости. Хитрый, интриган, честолюбивый чрез меру, он проводит свои досуги за ландкартами, всюду поддерживает корреспонденцию, даже во Франции. Какой-то Монжуа, который принимает иногда немецкую фамилию Фроберг, его поверенный, беспрестанно разъезжает из Англии на континент по поручениям своего принца. Принц, по-видимому, помирился с Людовиком XVIII, но не перестает добиваться французского престола, и если Бонапарт будет свержен, то друзья герцога Орлеанского представят, что от законного монарха не будет никакой безопасности для людей, вотировавших смерть Людовика XVI, также для приобретших имения эмигрантов и духовенства, тогда как герцог Орлеанский, так сильно впутанный в революцию, не будет никому мстить и не будет покровительствовать эмигрантам».

Герцог готов был принять предложение шведского короля Густава IV служить под шведскими знаменами против наполеоновской Франции; готов был принять начальство над английской экспедицией в Мексику или Буэнос-Айрес, или на Ионические острова. В 1808 году он явился в Гибралтаре, чтобы принять участие в испанском восстании против французов, но не был допущен до этого англичанами по представлениям Людовика XVIII. В 1814 году, когда возник вопрос о том, кому занять праздный престол французский, то мысли об удобствах младшей линии Бурбонов перед старшею необходимо пошли в ход; их разделял и император Александр; но существовало сильное возражение: старшая линия имела преимущество пред всеми другими соискателями по законности, легитимности; как скоро начала этой законности нарушались и выставлялись выборы, то герцог Орлеанский не имел преимущества пред другими соискателями: почему, например, его должно было предпочесть Бернадоту? Людовику-Филиппу оставалось продолжать заявлять свое сочувствие к новой Франции, заявлять свой либеральный образ мыслей, чем он приобретал расположение русского государя; так, он принял поручение императора Александра внушить королю Обеих Сицилий о необходимости переменить прежнее поведение на более либеральное. Советы, подкрепленные именем могущественного императора, решителя судеб Европы, подействовали: палермский кабинет поспешил засвидетельствовать, что король постарается мудрым управлением уничтожить невыгодное впечатление, произведенное на императора Александра его прежним поведением; что дурной советник, именно духовник королевский, потеряет прежнее значение и не будет вмешиваться ни во что. Между тем Людовику-Филиппу оставалось дожидаться, пока старшая линия будет низвержена вследствие своей слабости, и он принял это выжидательное положение — положение ворона над умирающим.

Но Людовик-Филипп, предвидя низвержение старшей линии, не понимал ясно главной причины этого низвержения: не понимал, что для Франции нужно правительство сильное, король, сильный своими достоинствами, энергический, способный стоять наглядно в челе народа, способный давать чувствовать, что сильная рука правит, направляет и умеряет движение. Употребляя самые легкие средства для обращения на себя внимания недовольных старшей линией, либеральничая и популярничая, усиливая болезнь, которою страдала Франция, потому что эта болезнь была ему выгодна, Людовик-Филипп вовсе не обладал средствами по достижении своей цели остановить развитие болезни. Он страдательно дал себя в распоряжение обстоятельствам; это страдательное положение, бывшее следствием слабой природы человека, в свою очередь, разумеется, не могло развить в нем силы, энергии. Таким образом, и младшая линия Бурбонов в своем представителе оказывалась несостоятельною. Восстановленные Бурбоны думали, что они возвращаются владеть отцовским достоянием, и не понимали, что они должны завоевать Францию, как завоевал ее Генрих IV; Франция 1814 года была похожа на сказочную богатырку, соглашавшуюся отдать свою руку только тому богатырю, который прежде победит ее в бою; между Бурбонами обеих линий не было ни одного такого богатыря.