Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях

Бруно Глогер Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях

Предисловие

В одном из соборов Палермо, столице могущественной некогда империи, простиравшейся от Сицилии до Апулии, рядом с представителями норманско-сицилийской династии, в пурпурных саркофагах, покрытых каменными балдахинами, покоятся останки императоров дома Штауфенов – Генриха IV и Фридриха II, сына и внука Фридриха Барбароссы. «Век Штауфенов», с 1152 по 1250 г., отмеченный правлением этих трех императором, стал воплощением позднего немецкого средневековья. Почти 100 лет (с 1152 по 1190 и с 1212 по 1250 г.) находился у власти «император Фридрих». Последующие эпохи не принесли Германии правителя, который бы мог соответствовать идеалу законного императора, идеалу, возникшему из фантазии простого народа и основанному на славных воспоминаниях об обоих Штауфенах и на вере в лучшие времена. Этот образ закрепился в народных сказаниях, а позднее и в творчестве романтиков.

После 1871 года сладко-лживая рыцарская романтика уходящего 18 и 19 веков была вытеснена новыми идеями, принадлежащими имперским властям. Новая империя должна была стать такой же большой и могущественной, как прежняя Священная Империя. Прежде всего, она должна была стать такой в умах «мыслящей элиты», представителем которой был поэт Стефан Георге и его «круг». Здесь историческая полуправда смешалась с антинародным культом героев-полубогов и мистическими представлениями о «Новой Империи». Здесь была подготовлена почва для чудовищной идеологии коричневых варваров. Она стала делом рук поэта, сознательно отказавшегося от нацистского образа мысли. Стефан Георге умер в декабре 1933 года в швейцарской эмиграции, хотя и был всячески обласкан Геббельсом. Историк Эрнст Канторович, автор наиболее известной, хотя, разумеется, идеалистически приукрашенной, биографии Фридриха II Гогенштауфена, эмигрировал в США по причине расовой дискр иминации. Там он вторично потерял свою профессорскую должность из-за того, что отказался дать клятву, призванную послужить «барьером против коммунизма». Собор в Палермо стал местом паломничества идеалистически настроенных мечтателей, которые все более отдалялись от народа по мере того, как прославляли свое «великое прошлое». В замечаниях к первому изданию биографии Фридриха II прогермански настроенный Канторович рассказывал о том, как в 1924 году к саркофагу был возложен венок с посвящением: «Ее императорам и героям, нераскрытая Германия». Эти же слова прочитал в 1932 году другой гость этих мест, который уже знал, что представляет собой «нераскрытая Германия». Таким был узкий круг учеников и почитателей Стефана Георге.

Десятью годами позднее в Палермо был командирован один немецкий генерал. Когда же в 1943 году должно было быть спешно организовано отступление, он потребовал дополнительный транспорт для эвакуации саркофагов Штауфенов, которые нежелательно было оставлять во вражеской Италии. И лишь быстрое наступление союзников помогло предотвратить варварство. Южанин, сицилиец Фридрих II Роджер фон Гогенштауфен, прозванный на его родном языке «Федерико», обрел в Палермском соборе вечный покой. Вместе с тем Федерико был германским императором Фридрихом (из-за деда к его имени часто прибавляли «Другой»), которому в отличии от итальянца была отмерена вторая, более долгая жизнь. Простой городской и деревенский люд сделал именно его героем легенд после того, как умер тот далекий сицилиец, и однажды Фридрих вернулся как император мира и спаситель. Обе фигуры – издавна окруженная легендами историческая личность и вырванный из истории героический образ – за служивают того внимания, которое обращено к ним в наши дни. Такой критически трезвый настрой можно найти еще у Генриха Гейне в 1844 в его шедевре «Германия, или Зимняя сказка» при упоминании старого Барбароссы. Чем же вызвано такое отношение? Для ответа на этот вопрос необходимо сделать краткий исторический экскурс.

Честолюбивые планы по покорению мира императора Генриха VI, чья ранняя смерть в 1197 году имела катастрофические последствия для всей римско-германской державы, не оставили ни следа в народном сознании. Его сын, напротив, на сто лет вперед стал воплощением блеска и могущества Священной Римской Империи.