Император Диоклетиан и конец античного мира

Христианство могло зародиться как действительно мировая религия только в условиях Римской империи, где Pax Romana сам естественным образом приходил к мысли, сходной с основополагающим постулатом св. Павла: "Несть [перед Богом] ни эллина, ни скифа, ни иудея". Собственно, это относительно обожествляемого императора четко зафиксировал эдикт Каракаллы 212 г. — все подданные императора независимо от этнического происхождения равны перед ним, все они римские граждане. Однако решительное столкновение христианской церкви и императорского Рима было неизбежным. Христианин не мог признать Бога-императора и приносить ему жертвоприношения и потому христианство существовало в империи, живя своей собственной жизнью, воздавая "Богу — богово, а кесарю — кесарево". Но вся беда заключалась в том, что значение императорского культа возрастало параллельно с ростом числа христиан и неприятие важнейшего идеологического обряда империи все большим и большим числом ее подданных было чревато роковыми потрясениями. Собственно, крупнейшее гонение на христиан при Деции (249–251 гг.), как известно, произошло именно из-за нежелания христиан приносить цезарю присягу, сопровождавшуюся жертвоприношением бого-императору. Компромисса здесь быть не могло. И в этом таилась величайшая опасность для языческой античной цивилизации. "Imperium Romanum, каким мы знаем его, каким все лучше узнаем по истории римских провинций, это поразительнейшее творение в монументальном стиле, — оно было только началом, строительство было рассчитано на века, которые оправдали и подтвердили бы его… С тех пор так не строили — немечтали строить так, sub specie acterni (под знаком вечности — И. К.). Организация была столь крепкой, что выносила и дурных императоров: случайной личности ничего не поделать с таким замыслом, — вот самый первый принцип архитектуры большого стиля. Но она была недостаточно прочной, чтобы противостоять наихудшему виду порчи — христианину"[308].

Разумеется, совершенно необязательно (скорее, и не нужно) соглашаться с немецким философом в характеристике христианства как наихудшего вида порчи, но то, что только оно было силой, способной сокрушить античную цивилизацию — это несомненно.

Здесь не следует путать судьбы античности и империи. Империю христианство не убило — Византия пережила Западный Рим на тысячелетие. А вот цивилизация античная с торжеством христианства умерла.

Время правления Диоклетиана и вошло в историю не только рождением политической системы Домината, но и крупнейшим в истории прямым столкновением языческой античности с крепнущим христианством.

Здесь особо надо отметить, что сама система Домината, основанная на поклонении как божеству личности императора, с одной стороны, была совершенно, казалось бы, несовместима с христианством, не могущим признавать царствующего августа за Бога, с другой стороны, божественная природа государства становилась символом небесного строя, отраженного в мире.

"Этой эволюции государственного самосознания соответствует, ее вдохновляет, но и ею в свою очередь вдохновляется религиозное движение греко-римского мира в сторону монотеизма, то есть веры в единого Бога. Неоплатонизм Плотина — это лебединая песня греческой философии, восточные культы, "герметическая" письменность — все главные духовные и умственные течения эпохи — провозглашают Единое Начало, Одного Высшего Небесного Бога"[309].