Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

Названий большинства растений цезарь не знал, хоть и был изначально сельчанином-хуторянином (впрочем, до конца жизни так и не узнает): пожалуй, впервые их заметил тут, в Вифинии, и оценил естество прекрасного. «Свой тайный смысл доверят мне предметы. Природа, прислонясь к моим плечам, объявит свои детские секреты», – музыкой заиграло в голове Галерия, но словно опять и не его мыслью это было, ибо сам удивился. В извилинах что-то зашебуршало и ёкнуло.

Пальцы рук постепенно оттаивали от онемения и начинали слушаться хозяина. Галерий протестировал их полное выздоровление, резким движением руки сорвав рядом с собой пучок травы. Вырвал с корнями. Обрезался: тонкая струйка жидкого багрянцевого пурпура скатилась по руслам-узорам папиллярного рисунка ладони и оросила собой земную твердь.

«Да и не Юнона я…» – внезапно всплыло нечто потаённое из глубин его памяти, прежде как будто не принятое во внимание или не расслышанное, но точно в момент изречения не прочувствованное.

Зрачки Галерия расширились от хаотичных ассоциативных вспышек– воспоминаний, сердце, как в кузне, динамично, часто-часто, заколотилось молоточками, и ему захотелось повыть на лунный серп: «Я как собака рву свою судьбу и добровольно принимаю муки». Никогда такого не было и – вот опять! Так бывает?

Пока ты смотришь в бездну, бездна всматривается в тебя.

Откуда-то с гор раздался звериный вой. Рыдал одинокий волк, проворонив лакомую и жирную добычу? Скакун Галерия снова зафырчал, но ослиные уши с небес на этот раз никак себя не проявили и не просигналили.

«Где ты, могучая Богиня? Почему молчишь, о, великая моя бабушка? Ты отступилась от меня? Именно тебя, а не кого-то другого жаждут сейчас мои сердце и душа, чтобы успокоиться и для слабительной услады, – мысленно воззвал цезарь к всесильной супруге Юпитера. – Или теперь на Олимпе у меня остался только отец Марс, даровавший мне, своему сыну, победу над тираном Нарсе и его звероподобными персами? Он-то от меня не отворачивался! Просто сейчас персов рядом не стоит, другая повестка дня… эээ… ночи, иначе бы я не к тебе, а опять к нему обратил бы мои помыслы и воздел свои руки».

Снова откуда ни возьмись появился червячок, и Галерий опять – как же хрупка жизнь, хрупка одним мигом! – раздавил его и растёр меж пальцев кисти, начав думать, ассоциативно зацепившись за крючок, о Марсе-Драконе: «Мой Божественный отец бессмертен. Ведаю: чтобы победить Большого Червя, Драконом быть достаточно. А чтобы победить Дракона, даже Большим Червём быть мало, силёнок не хватит, масштаб личности не тот».

Мужчину ужаснула самопроизвольно родившаяся в его мозгу мысль: «Для этого надо быть возмужавшим сыном Дракона. Мои мысли – мои скакуны, вы как годы уноситесь прочь. Эх, залётные! Вперёд! О нет, нет, нет, я не отцеубийца! Дракон непобедим! Марс бессмертен! Слышал я, что Дракон – это то же самое, что и Большой Червь. Но, как пить дать, это не моя мысль, это наветы от лукавого, хоть и не знаю, кто такой лукавый. Может, это козлорогий и козлокопытный Бог Фавн-Пан? В любом случае сын никогда не подымет руку на своего Божественного батьку. Ох, мои мысли, вы аллюром несётесь и не признаёте узды в отличие от моего мерина!»

В сознании цезаря опять же ассоциативно всплыли мифологические воспоминания о паре пар Божественных отцов и детей. Ох, уж эти отцы и дети! Пары-то было две, но в сумме Богов было не четверо, а трое: дед, сын и внук. Сначала промелькнули Уран-Целум и Кронос-Сатурн, потом – Кронос-Сатурн и Зевс-Юпитер. Вот где проявились все семейные дрязги, конфликты поколений и безжалостная борьба за превосходство, доминирование и власть.

Галерий, словно малохольный ботаник, нервно отмахнулся – в этот раз не замахал руками, а именно отмахнулся, одноразово – от скакунов-видений и снова попытался поймать взгляд Божественной Юноны, вкруговую повертев глазами по сине-чёрному небосводу с белёсыми клочьями облачков, тьмой-тьмущей пылающих звёзд и одним хилым и неожиданно одряхлевшим, дряблым полумесяцем. Весь напрягся, принялся, взывая к глубинам детского мироощущения, болезненно бередить фантазию, старые и свежие боевые раны, почти бредить, впадать в транс, вопить душой, чтобы хотя бы в галлюцинациях ощутить Её присутствие рядом. Ничто не помогало. Ни один прежний рецепт оракулов, астрологов и астрономов-мошенников. Не являла сверхъестественная матрона своего нетленного олимпийского образа.