Император Галерий: нацлидер и ставленник тетрарха. Книга вторая. Лавры не жухнут, если они чужие

В этот момент Галерий, словно грядущей кинолентой прокрутив в голове историю Цереры и её дочери Прозерпины, оглядел природу вокруг себя. В окрестностях, как и прежде, посвистывало, пощёлкивало, пострекочивало, но без покрякиваний. Однако это нисколько не мешало стоять тишине и всеобщей ночной спячке (разве что барсук не спал). «Умирает или возрождается?» – немо-беззвучно вопрошало нечто, словно это был вопрос «быть или не быть?». Впрочем, Галерий был цезарем Римским, а не принцем Датским, потому и внимания на глупость не обратил.

«Что делают рядом с Юноной её спутницы Церера и Минерва? Отвлекают моё внимание от любимой бабушки?» – подумал цезарь и воскликнул:

– Изыдьте, дьяволицы… эээ… дивицы-дэвицы! Да, именно дивицы, а не девицы! Мы с вами вместе не служили!

Свита Юноны, словно оскорбившись до глубины души, синхронно оскалилась и мгновенно исчезла: обе Богини будто растворились, рассеялись, став общей с клочьями облаков дымкой. Вечность есть вечность, а бесконечность есть бесконечность: откуда ушли, туда и придём – и вовсе не потому, что земля круглая.

Взор Галерия поблуждал по облакам, но тут же снова переметнулся на Юнону или на то сверхъестественное существо, в котором ему чудилась всемогущая хозяйка Олимпа. Царица небесная!

– Почему же ты всё молчишь и молчишь, великая супруга Юпитера?

Ответа не последовало. Но молчание не означало знака согласия, как не означало и обратного: о, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!

– Ты Юнона? Ты меня не обманываешь? – повторил свой вопрос цезарь, уже тише, но с той же то ли затаённой, то ли с открытой надеждой, питающей не обязательно одних лишь юношей, но и мужчин в полном расцвете лет. – Ты и Луцина, ты и Соспита, ты и Календария, ты и Румина, ты и Фульгура, ты и Монета, ты и Оссипага? Вон у меня сколько вопросов накопилось, а я свёл их в один. Дай ответ. Не даёт ответа. Кто ты? Скажи «да»!

Образ Божественного существа, энергетического сгустка, бестелесного духа, источающего тонкие тельца, весь в туманной белёсой дымке, словно сотканный из звёздно-лунного гало-сияния, вдруг исчез в одном краю неба и проявился, вспыхнув в противоположном. И так повторилось несколько раз: всё, покобенясь и повертевшись, возвращается на круги своя. То ли мерцание, то ли молчание ягнят. И опять пошла плясать губерния. Светомузыкой.

– Куда несёшься ты? Дай ответ! Не уклоняйся от ответа и от ответственности! Ну-ка быстро метнулась!

И вдруг в небесах засияло четыре Юноны, тут же многократно и бессчётно отражённых в водах переливающегося серебром ночного озера: превеликое множество цариц небесных. Пошалив, позабавившись и покуролесив, не разливая аннушкиного масла, весь легион Юнон снова собрался в один пучок – в единую и неделимую, как Рим, Небожительницу. Луна и её многочисленные эманации, оставаясь великолепной четвёркой, в момент затмились.

«Так-то лучше! Есть одна точка входа!» – подумал Галерий, не осознавая собственного кощунства.

Женщина не от мира сего продолжала цвести в гранитной улыбке, но ни единым словом с Галерием так и не обмолвилась, лишь рукой по небосводу плеснула: мол, милый мой, хороший, догадайся сам. И словно растворилась в яркой гало-синеве: так, плеснув по воде, уходят только в открытое море, но не в замкнутое горное озеро. Да и была ли? Будто вовсе не бывало. Настоящая шамаханская не девица, но царица Олимпа: что хочу, то и ворочу!

Видения-галлюцинации императора развеялись, прекратились: Боги дали – Боги и взяли.

«А была ли Юнона? – задал себе вопрос цезарь. – Но кто-то же был! Не мальчик же и не муж!»

Галерий вспомнил, как когда-то была удивлена Божественная дама, что первой явила ему свой олимпийский лик. Может, по второму разу – это уже чересчур для могучей Богини, коли иные Боги не желают снисходить до цезаря? Западло? Она ведь до сих пор так и оставалась единственным вторично открывшимся ему, смертному, Божеством. Что-то будто подсказывало, то ли извне и свыше, то ли изнутри, но не снизу: «Ты им сам откройся, как сим-сим, отдайся, не дуйся и не стесняйся, и после этого все они тоже тебе явятся. Сами понабегут – не будешь успевать открещиваться. Открылся же ты Юноне – и она не испугалась, не побрезговала, явилась - не запылилась, даже если это и была не она, а всего лишь насланный Гипносом или Морфеем сон. Начни хоть с Фавна, хоть с Аполлона, хоть с парнасских Муз. Откройся им! Будь проще – и Боги к тебе потянутся!»