Император и шут

Дэйв Дункан Император и шут

Твой чистый голос, что звучал равно
Для императора и бедняка.
Быть может, та же песня в старину
Мирить умела Руфь с ее тоской,
Привязывая к чуждому жнивью;
Будила тишину
Волшебных окон, над скалой морской
В забытом, очарованном краю.
Китс. Ода соловью

(Пер. Г. Кружкова)

Часть первая О тщетности борьбы

1

Из множества городов Пандемии лишь Хаб не нуждался в прошлом. Он сам по себе являлся легендой и творил Историю.

Хаб – Вечный Город, столица Империи, Мать Избранных, Обитель Богов. Он, словно гигантский краб, распластал по берегам Сенмера мрамор своих зданий.

Единственный среди великого множества городков и селений, Хаб никогда не знал ужасов войны. Благодаря колдовской мощи Четверки, а также мечам легионеров город благополучно избегал опустошений, а его жители – грабежа и насилия. Так продолжалось из века в век. Полмира несло дань в Хаб; его улицы вобрали в себя тысячи трофеев, добытых бравыми воинами в летних кампаниях. Бесценные произведения искусства, возведенные на костях миллионов рабов, медленно гибли под ударами дождя и ветра в садах и крошились от неумолимого времени в залах дворцов, освобождая места для новых шедевров.

Хаб сплавил в единый монолит как все лучшие, так и все худшие порождения рода людского. Фасад Хаба – улицы: широкие, просторные, светлые, такие, что и центурии маршировали свободно. Задворки – аллейки: мрачные, извивающиеся, словно щели древесной коры, где запросто может бесследно исчезнуть добрых поллегиона.

Хаб, пышный и нищий, вобрал в себя всю красоту мира и источал порок во всем его многообразии. Несчетны были как его богатства, так и их потребители – горожане. Чтобы прокормить ненасытные рты, в Хаб из года в год ввозилось разнообразное продовольствие, но беднота, кишевшая в трущобах, все же голодала. Хаб экспортировал немногое – в основном войну и законы.

Импы хвастали, что все дороги ведут в Хаб. А все улицы Хаба устремлялись к центральным пяти холмам, увенчанным четырьмя башнями, жилищами стражей. Великолепные Алый, Белый, Золотой и Голубой дворцы вовсе не казались зловещими, но молва об их таинственности отпугивала любого, так что по доброй воле редко кто к ним приближался. На среднем, наиболее высоком холме красовался величественный Опаловый дворец императора – средоточие светской власти.

В Опаловый дворец данники несли обильные дары, униженные – прошения; туда же торжественно вступали послы.

* * *

«Центр Пандемии, – размышлял Шанди, – Империя. Центр Империи – Хаб. Центр Хаба – Опаловый дворец. Нет, не так. Для точной центровки озеро помешало. Но это мелочь. Дальше. Центр Опалового дворца – Круглый зал Эмина. Центр Круглого зала – я».

Но Шанди ошибался. Точным центром огромного Круглого зала являлся императорский трон. Мальчик же стоял справа от него, да к тому же ступенькой ниже.

Жесткий этикет обрекал ребенка на каменную неподвижность. На торжественной церемонии, длящейся часами, нельзя было пошевелить даже кончиками пальцев.

Заботливая мамочка терпеливо внушала: «Итбен не потерпит ерзанья, Шанди, тем более на официальном приеме». Итбен вторил ей: «Принцы обязаны знать, как блюсти свое достоинство. Так что, ваше высочество, стоя на ступеньках трона, не стоит вертеться, шаркать ногами или ковырять пальцем в носу…» Мальчик давно усвоил, что стоит шевельнуться хоть один разик, и его ждет суровая порка. Надо отдать Шанди должное, в носу он никогда не ковырял. По крайней мере, сам он такого случая не помнил. Более того, он не сомневался, что его «ерзанья» никто из присутствующих не замечал – разве что Итбен. А мать всегда безоговорочно соглашалась с каждым словом консула. Что касается дедушки, то он давно уже позабыл, кто такой Шанди.

Глава Империи, центр мира и Круглого зала – дедушка мирно спал на своем троне. Слыша его посапывание, Шанди искренне завидовал старику, ведь дед сидел. Сидела и мать принца, на стуле, по левую сторону трона.

«Когдато папа стоял здесь, – тоскливо текли детские мысли. – Это было его место, а теперь оно стало моим. Мама вовсе не вспоминает папу, словно его и не было. Проклятая тога, – злился мальчуган, – носить ее – сущее мученье. Вот если бы сидеть! Тогда проще было бы не шевелиться».

Расстраивался Шанди не без причины. Его согнутая в локте левая рука от долгой неподвижности едва удерживала тяжесть шершавой материи. Ноги тоже затекли, а колени мелко дрожали.

«Интересно, если она свалится…» Представив себе последствия, принц судорожно напряг мышцы, заботясь лишь об одном – не шевельнуться бы. Рубцы от предыдущего наказания были не менее болезненны, чем боль в затекшей руке.

Всхрапнув, старик блаженно засопел во сне.