Император и шут

В далеких от Хаба восточных землях к шумливому Араккарану неторопливо подкрадывался вечер. Залив еще сиял ясной голубизной, но базары уже угомонились. Ветер неистово трепал кроны пальм, и казалось, они танцевали, играя его теплыми вихрями. Солоноватый привкус моря мощной струей вливался в распахнутые окна, смешиваясь по пути с ароматами мускуса, специй и гортензий, а по захламленным улицам тот же самый ветер разносил миазмы, источаемые кучами мусора.

Как всегда, целый день на кораблях и верблюдах, в возах и корзинах стекалось в блистательный город богатство страны.

Морякиджотунны усердно трудились в доках, в то время как сухопутные жители не менее старательно занимались своим ремеслом: импы торговали, гномы мастерили, эльфы развлекали, русалки услаждали, карликимусорщики сновали с метлами и мешками.

Но все эти пришлые являлись малой каплей в море коренных араккаранцев. Рослые, краснокожие, они щеголяли главным образом в разноцветных хламидах, ниспадающих причудливыми складками. На своем грубом заркианском диалекте джинны сплетничали, спорили и ссорились друг с другом, однако любить и смеяться они тоже умели — какникак они были людьми. А то, что эти мошенники лгали напропалую — так их жертвами становились лишь простофили, не знавшие местных обычаев, а за чужаков душа ни у кого не болела.

Над городом главенствовал дворец султана — здание неземной красоты, воспетой в легендах, и хранилище тайн, леденящих кровь. В одной из его башен, а точнее, за решеткой какогото из многочисленных балконов медленно сходила с ума Кэйдолан, герцогиня Краснегара.

Вот уже вторые сутки металась она, не находя себе места от тревоги за свою племянницу Иносолан, ставшую султаншей Араккарана. Безусловно, затворничество для молодоженов извинительно, но не в обычае любящей племянницы было начисто забывать о своей тетушке. Зловещее и неестественное молчание грозило бедой. Султанши вполне могло уже не быть в живых.

В сущности, Кэйд была пленницей. Прочно запертые двери и вооруженные до зубов стражники не позволяли ей и носа высунуть из покоев. Служанки хранили упорное молчание: словно ожившие мраморные статуи, они оставляли без ответа любой ее вопрос, сколько бы она ни сердилась. Приятельницы, в Араккаране их у нее набралось уже достаточно много, тоже скрытничали. Правда, — те, кого она знала по именам, охотно навещали ее, пили с ней чай, угощались сладостями и болтали как сороки, но сплетничали лишь о пустяках, не более… — Особые надежды Кэйдолан возлагала на госпожу Зану, искренне надеясь, что эта дама сочувственно относится и к ней самой, и к ее племяннице. Но как ни обхаживала Зану герцогиня, та либо не могла, либо не смела сказать ничего определенного.

Интуиция подсказывала Кэйд, что чтото тут не так… По идее обитатели дворца с появлением новой султанши должны были бы ликовать. Какникак женитьба султана, а самое главное, гибель Раши стоили хотя бы праздника. Ведь теперь Араккаран освободился от власти колдуньи, правившей страной больше года. Чем не причина для веселья? Но нет, вместо радости воздух источал миазмы страха. Просачиваясь сквозь мраморные стены, выползая изпод глазури изразцов, тревога заволакивала строения, затмевая солнце.

Кэйд пыталась уверить себя, что ее тревога — плод разыгравшегося воображения. Шагая из угла в угол, она неустанно убеждала себя в этом, тщетно надеясь на невозможное. Внутренний голос упрямо шептал ей, что предчувствие опасности — не пустые фантазии. Герцогиня прожила долгий век, почти семьдесят лет, так что доверять собственной интуиции она могла. И если все внутри нее кричало о нависшей опасности, то так оно и было.

Она рассталась с Иносолан у дверей во внутренние покои султана. С тех пор прошло двое суток.

Дни — полные горького одиночества и тревоги, а ночи — и того хуже! Кошмарное воспоминание об ужасном конце Раши лишило ее покоя. Кэйд называла себя дурой и пыталась отмахнуться от видений, но это не помогало. Стоило ей задремать, и она вновь видела живой факел с взметнувшимися к небесам руками и тонущий в реве пламени раздирающий душу крик: «ЛЮБОВЬ!»

До чего же просто! Четыре слова силы — колдун, пять — прах.

Мастер Рэп шепнул словечко на ушко Раше, и колдунью поглотило пламя.

Балкон прижимался почти к самой крыше высокой башни, в которой устроили Кэйд. Отсюда, с высоты птичьего полета, видела герцогиня плоские крыши дворцовых построек и крытые аркады переходов, а также один из дворов. Там то и дело сновали стражники в кожаных коричневых накидках поверх доспехов, эскортируя принцев в зеленых плащах или изредка группки женщин в черных покрывалах. Несколько раз важно проехали всадники. Дальность расстояния смазывала детали, но все же чтото в том, как двигались люди, подсказывало ей, что и они были порядком встревожены.