— Вы — счастливый человек, товарищ Красин, — совершенно глухим голосом, не вяжущимся с пронзительным взглядом, медленно произнёс он. — Вы ПОКА ещё не знаете, что это такое — деградация соратников, предающих ваши общие идеалы, разменивая их даже не на власть, а на внешние её атрибуты… Когда на ваших глазах мелкий бес тщеславия превращает их в больших предателей… И всё, что вы можете для них сделать — это уничтожить, как зараженных смертельным вирусом, пока они не уничтожили ваше общее дело — дело всей вашей жизни…
1924. Москва. Кремль.
Авель Енукидзе, работавший в 1900 в Баку с Красиным, был другом семьи Сталина. Дети называли его «дядя Авель». Обычно прямой, как оглобля, и громоподобный, как колесница Зевса, дядя на этот раз был тих, как мышь. 5 августа 1924 года секретарь ВЦИК Енукидзе молча вошёл в кабинет «племянника» и молча положил на стол справку о расходовании средств на отдых «особо ответственных товарищей».
Из документа с грифом «Совершенно секретно. Лично» и примечанием «Без номера и без копии» следовало, что в предыдущем 1923 году на отдых и лечение главы Коминтерна и ленинградской парторганизации Григория Зиновьева было потрачено 10 990 рублей, председателя Реввоенсовета Льва Троцкого 12930 рублей.
«Червонный» нэповский рубль в 1924 году равнялся 2,2 тогдашним или примерно 33 современным долларам. Рабочие получали в среднем полсотни рублей в месяц.
«Это не полные сведения, — добавил, вздохнув, Енукидзе. — Кроме того, деньги выдаются и Рыковым (главой правительства СССР) из сумм СНК (Совета Народных Комиссаров)».
Помимо кавказских и крымских курортов, вожди регулярно отдыхали за границей, особенно в дружественной веймарской Германии и Латвии. В 1924 году Рыков получил на эти цели три тысячи (примерно 45 тысяч современных — С.В.) долларов, секретарь ЦК Вячеслав Молотов 1213 долларов, председатель Госплана Александр Цюрупа, который в фильме «Ленин в 18-м году» падал на заседании Совнаркома в голодный обморок, — 977 долларов.
В 1922 году зампред Высшего Совета народного хозяйства Ивар Смилга израсходовал во время лечения за границей около двух тысяч золотых рублей, на которые не смог предоставить подтверждающих документов. В объяснительной записке в ЦК он признал, что часть денег ушла на одежду, «а также мелкие расходы в виде ресторанов, такси, театров и так далее».
— Что будем делать? — осторожно спросил дядя Авель, испытывающе глядя на «племянника».
Сталин тяжело вздохнул и отвернулся.
Минуту посидели молча.
— Ты понимаешь, что происходит, — нарушил тишину Енукидзе, — об этом надо говорить, ставить вопрос на пленуме и в ЦК.
Сталин невидящим взглядом посмотрел на «дядю Авеля» и криво усмехнулся: