— Выходит, Горацио, что мы очень много чего не знаем… Он очень интересно сказал: «Заключая с вами договор, я надеюсь, что вы поможете мне дожить до его завершения»…
— То есть, он понимает, откуда ему угрожает опасность…
— Не просто понимает. Он её прекрасно идентифицировал и подробно описал… Его предложение — это как раз конкретные шаги по уменьшению рисков…
— А мы в это время…
— Да… Эту работу и кое что другое придётся сворачивать… Я уже распорядился о разработке анонимной кампании поддержки царя во Франции. Прошу тебя то же самое сделать в России. Концепция поменялась, и теперь он нам нужен живой, здоровый и безмерно популярный. Так что, над светлым образом придётся потрудиться. Ну, ничего — сами замазали, сами и отмоем.
— Что ещё?
— На время подготовки — никаких резких движений. О нашей активности на какое-то время должны забыть. Я даже настоял на том, чтобы отложить обнародование вот этого, — Эдмон положил на стол бумагу с императорским вензелем.
— Что это? — не вставая, поинтересовался Гинцбург.
— Отмена черты оседлости… Вчера я бы этот закон приветствовал. Сегодня — уже нет. Он возбудит ажиотаж, привлечёт ненужное внимание и главное — отберёт у нас колонистов, которые передумают переселяться. А у нас, особенно теперь, каждый человек будет на счету.
---------
(*) Арифмометр Однера — дедушка всех арифмометров, начал производиться в 1890 году.
(**) Село Пермское — «девичье» название Комсомольска-на-Амуре.
(***) Шандунь — в 1900 году — немецкая колония Циндао. Алмазные россыпи будут обнаружены в 40-е годы.
1900. Декабрь. Вилла Петролеа. Встреча старых знакомых.
При всей мощи своей империи, Нобели не могли остановить вторжение международных банкирских домов в свой бизнес. С тоской оглядывались они вокруг в поисках союзников и не находили их. Нобелевский бизнес полностью зависел от российской нефти, транспорта и спроса, что делало его уязвимым на нестабильном, неуправляемом международном рынке. Им ещё крайне везло, что для Ротшильдов в это время главной задачей была борьба со «Стандард Ойл» за мировое господство, и компанию Нобелей они рассматривали не столько как конкурента, сколько как потенциального союзника в войне с американцами. Но союз этот не мог быть вечным, и Нобели понимали — придёт время, и безжалостный «партнёр» вцепится им в горло.
Альфред Нобель, живший в Париже, был больше, чем его братья, искушён в тонкостях биржевых махинаций. Он понимал шаткость финансового положения «Товарищества», которому постоянно не хватало денег для стремительного развития, и реально оценивал могущество противника. Именно Альфред настоял на переговорах с Ротшильдами, которые и начались в 1884 году. На первой же встрече Жюль Арон, представлявший российские интересы Альфонса Ротшильда, заявил: «Ротшильды, несмотря на свою мощь и власть, должны не воевать, а сотрудничать с Нобелями на российском рынке». И братья смогли перевести дух.
В марте 1895-го Эммануил Нобель и Жюль Арон, подписали с Уильямом Либби, выступавшим от имени американской отрасли, соглашение о разделе рынков. Америка получала 75 % мирового экспорта, Россия — 25 %. Перемирие не продлилось и двух лет. К игре подключился «заклятый друг» — «Стандарт Ойл» — с его неограниченными финансовыми ресурсами.
Одновременно с американцами в Баку появились такие интересные личности, как Фред Лейн, совладелец лондонской фирмы «Лейн и Мак», и один из организаторов «Бритиш Петролеум» — нефтяной экспортёр Маркус Сэмюэль. Интересны они тем, что работу в частной компании прекрасно сочетали со службой в военной разведке. В результате их плодотворного сотрудничества через Суэцкий канал ежегодно проходило свыше 2 млн тонн нефти, 90 % которой перевозили корабли Сэмюэля.
Чем ближе к началу ХХ века, тем теснее становилось на нефтяном рынке. С планами создания нефтяной суперструктуры уже носился Дойче Банк. Для этой цели было организовано «Немецкое нефтяное акционерное общество».
Тогда же Эдмон Ротшильд предложил Нобелям взять в свои руки все холдинги Ротшильдов в России, а также всю их нефтяную собственность в Европе. Те отказались, боясь, что российское правительство не допустит создания столь мощной монополии.
И вот теперь напротив Эммануила Нобеля сидел собственной персоной Его Императорское Величество, который сообщал о совершенно других опасениях высшего руководства империи и о планах, от которых подгибались ноги и першило в горле.