Император Крисп

Он поерзал вновь и наконец ухитрился накрыться целиком. Страхи и тревоги громыхали в его голове столь громко, что скоро слились в неразборчивый шум, и Фостий почти сразу заснул.

Лицо Криспа заливал дождь. Он поднял его к небесам и получил за это пригоршню воды в глаза.

– Что ж, – хмуро бросил он, – по крайней мере голодать мы не будем.

– Верно, ваше величество, – отозвался ехавший слева Саркис. – Наш отряд успел добраться до Аптоса как раз вовремя, чтобы отогнать фанасиотских бандитов. Это была победа.

– Тогда почему я не ощущаю себя победителем? – поинтересовался Крисп.

Дождь просачивался между шляпой и плащом и заливал шею.

Интересно, хватит ли на его кольчуге позолоты и смазки, чтобы она не заржавела? У него было предчувствие, что скоро он это узнает.

Вид у ехавших справа Эврипа и Катаколона был мрачный. Даже более, чем мрачный – сейчас они напоминали двух вытащенных из воды котов. Катаколон пытался держаться мужественно. Поймав взгляд Криспа, он сказал:

– Обычно я купаюсь в теплой воде, отец.

– Если ты выехал воевать, то должен договариваться об этом с Фосом, а не со мной.

– Но ты же его наместник на земле. Разве ты не можешь шепнуть ему пару слов?

– Да, я его наместник – так про меня говорят. Но ты нигде не прочтешь о том, что Автократору подчиняется погода. О, да, я могу приказать облакам не поливать меня дождем, но послушают ли они? До сих пор они не слушали ни меня, ни всех моих предшественников.

Эврип негромко выругался. Крисп взглянул на сына. Тот потряс головой, что-то пробормотал и отъехал подальше, чтобы не пришлось разговаривать с отцом.

Крисп поразмыслил, не стоит ли на него надавить, но потом решил, что незачем тратить силы на споры, и промолчал.

– Если бы вы могли командовать погодой, ваше величество, – сказал Саркис, – то сделали бы это еще осенью того года, когда сели на трон и Петроний выступил против вас. В том году дожди тоже начались рано.

– Верно. Лучше бы не напоминал, – буркнул Крисп. Тогда дожди не дали ему развить успех, а Петроний перегруппировал свои войска и на следующий год продолжил войну. Крисп надеялся, что ему удастся одержать решающую победу над фанасиотами прежде, чем ливни сделают всякие боевые действия невозможными.

– Я ожидал, что к этому времени еретики выйдут нам навстречу и начнут сражаться по-настоящему, – сказал Катаколон.

Казалось, он разочарован тем, что этого не случилось; в свои семнадцать лет он не имел истинного представления о реальном сражении. Сам Крисп испробовал битву на вкус примерно в таком же возрасте и нашел его отвратительным. Интересно, покажется ли он Катаколону таким же? Впрочем, сын сейчас задал разумный вопрос.

– Я тоже думал, что они выйдут и станут сражаться, – сказал Крисп. – Но этот их Ливаний – продувная бестия. Он знает, что получит преимущество, если продержится этой осенью.

– Ему же станет хуже, если мы отобьем Питиос, – заметил Саркис.

Конь Криспа опустил копыто в залитую водой ямку и споткнулся. Вновь выпрямившись в седле и успокоив жеребца, Крисп сказал:

– Я начинаю думать, что если дождь не прекратится, то нам не доехать до Питиоса.

– Даже если фанасиоты нападут, это будет не схватка, а одно посмешище, добавил Саркис. – Не успеют лучники выпустить пару стрел, как тетива настолько намокнет, что стрелять больше не придется. А после этого ни о какой тактике и речи быть не сможет – только сабли наголо и вперед.

– Солдатская битва, так, что ли? – уточнил Крисп.

– Да, так их называют уцелевшие, – подтвердил Саркис.

– Верно, – согласился Крисп. – Если дело доходит до такой свалки, значит какой-то болван генерал заснул на работе.

Солдатские битвы были частью видесской военной традиции, но далеко не самой почитаемой. Как и во всем прочем, видессиане уважали в боевых действиях ум и сообразительность; перед полководцем ставилась задача не просто победить, но победить с минимальными потерями со своей стороны. После такой победы необходимость в следующем сражении обычно отпадала сама собой.

– В этой кампании солдатская битва для нас выгоднее. Если не считать банды солдат-перебежчиков, перешедшей к фанасиотам вместе с Ливанием, почти вся их армия состоит из всякой швали, у которой не хватит дисциплины, чтобы выдержать длительное сражение.

– Твоими бы устами да шепнуть благому богу… – заметил Крисп.

– Все они трусливое отребье, – прорычал Эврип; выходит, он все же прислушивался к разговору. Судя по его тону, доктрины фанасиотов вызывали у него куда меньшую ненависть, чем то, что из-за них ему приходится мокнуть и мерзнуть.

– Вряд ли они окажутся трусами, младшее величество; я вовсе не это имел в виду, – откровенно сказал Саркис. – Если я правильно их оценил, то огня и воодушевления им не занимать. Я сомневаюсь лишь в их стойкости. И если они не сломят нас в первом же сражении, то они наши.

Эврип вновь хмыкнул, но на сей раз промолчал. Крисп вгляделся сквозь завесу дождя в местность впереди. Она ему не понравилась: дорогу на Питиос окаймляло слишком много холмов.