Император Крисп

Офицеры халогаев растолкали своих людей – им предстояло сопровождать Криспа по Срединной улице. Барсим, проявив свою обычную расторопность, – он, вероятно, вообще не спал в эту ночь, – уже начал распространять сведения о том, где будет находиться Автократор, чтобы внезапное важное известие отыскало его без задержек.

Здание чиновной службы было огромным и не очень привлекательным на вид гранитным строением. В нем размещались бюрократы, чье положение было недостаточно высоким для работы во дворце, архивы документов, настолько древних, что с ними не было нужды постоянно сверяться, а в подвальном этаже заключенные, чьи преступления были повыше мелких проступков, но не дотягивали до смертной казни. Со стороны здание походило на крепость, а в беспокойные древние времена именно в этом качестве и использовалось.

Однако сегодняшний бунт не обошел стороной и его. Несколько халогаев остались охранять вход, остальные вошли вместе с Криспом в пустой холл, где было тихо и, если не считать света принесенных с собой факелов, темно. Крисп направился по лестнице вниз.

На первом подвальном этаже его встретили шум, свет и сильные запахи факельного дыма, несвежей еды и немытых людских тел.

Тюремные охранники приветствовали его отданием чести и возгласами – его визит оказался неординарным событием, напомнившим о полезности их работы.

– Тот, кто вам нужен, ваше величество, сидит в двенадцатой камере по этому коридору, – сказал старший охранник. От него попахивало вином, что добавляло новую ноту в симфонию местных запахов. Поскольку было утро после праздника, Крисп сделал вид, будто не заметил этого, но мысленно велел себе проверить, не пьет ли тот на службе и в обычные дни.

Двенадцатая камера, в отличие от остальных, ограждалась от коридора не обычной железной решеткой, а крепкой дверью с запором снаружи. Тюремщик вставил в замок большой бронзовый ключ, повернул его и снял запор. Сопровождаемый двумя халогаями, Автократор зашел в камеру.

Два солдата из полка Ноэтия уже охраняли Дигена, лежащего со связанными за спиной руками на соломенном тюфяке, видавшем лучшие годы.

– Поставьте его на ноги, – приказал Крисп.

Охранники повиновались. На лицо Дигена из небольшой раны на черепе стекала кровь. Такие раны всегда сильно кровоточат, а на бритой голове Дигена не было волос, смягчивших бы удар.

Священник дерзко уставился на Криспа, а тот – на него.

– Где Фостий, мразь?

– Если Фос пожелал, то он уже шагает по светлому пути, – ответил Диген, а я думаю, что Фос этого желал сильно. Твой сын способен распознать правду, когда слышит ее.

– Если ты проповедуешь фанасиотскую ложь, то про тебя я не могу сказать даже этого! – рявкнул Крисп. – Где он сейчас?

– Не знаю. А если бы и знал, то все равно не сказал бы, уж это точно.

– Точно лишь то, что твоя голова украсит Веховой Камень как голова предателя, чья имена доказана. Тебя поймали во время вооруженного бунта, так неужели ты надеешься избежать встречи с палачом?

– Выступить против богатства всегда стоит, а палача я не боюсь, потому что знаю – светлый путь приведет меня прямо к владыке благому и премудрому, ответил Диген. – Но я могу оказаться столь же невиновен, как и любой из тех, кого в храмах называют святыми, и все равно пасть жертвой твоей злобы, ибо патриарх вместо того, чтобы возглавлять церковную иерархию, служит твоей марионеткой и повторяет твои бесстыжие слова.

Помимо яда, слова Дигена содержали определенную долю правды: если Окситий начнет перечить Криспу, он очень быстро лишится синих сапог вселенского патриарха. Но сейчас и в таком месте это не имело значения.

– Ты был схвачен не за церковные разногласия, а за чисто светские преступления – бунт и измену. И ты ответишь за них, как любой другой бунтовщик.

– Я спою гимн Фосу и поблагодарю его за то, что ты избавляешь меня от этого вонючего мира, который непрерывно искушает и совращает мою душу. Но если ты не идешь по светлому пути сам, то никакие мои гимны не спасут тебя. Ты отправишься в лед и будешь страдать там вечно, потому что душу твою уничтожат подслащенные приманки Скотоса.

– Если бы мне дали выбирать: оказаться на небесах с тобой или в аду у Скотоса, то я, пожалуй, выбрал бы Скотоса. Тот, по крайней мере, не притворяется, будто обладает достоинствами, которых у него нет.

Диген по-гадючьи зашипел и плюнул на Криспа – то ли услышав имя темного бога, то ли просто из ненависти. Тут в камеру вошел Заид, держа в левой руке холщовый мешок.

– Приветствую. А это кто такой?

– Это, – процедил Крисп, – ничтожество, называющее себя священником и заманившее моего сына в сети фанасиотов. Извлеки все, что сможешь, из навозной ямы, которую он называет своей головой.

– Я, разумеется, сделаю все, что в моих силах, ваше величество, но… Заид смолк. На лице его отразилось сомнение, весьма непривычное для Криспа. До сих пор я не добился больших успехов, отыскивая секреты еретиков.

– Это вы, любители золота, еретики, – заявил Диген, – потому что ради выгоды отреклись от истинной набожности.

Император и волшебник не обратили на его слова внимания.