Император Крисп

– Тогда поужинай сегодня со мной. Как там говорится в пословице? «Раз приехал в столицу, ешь рыбу». Я тебя так накормлю рыбой, что у тебя плавники вырастут.

Яковизий издал странный курлыкающий звук, заменявший ему смех.

«Тогда прошу приготовить щупальца осьминога, – написал он. – И еще омара… у омара, правда, нет щупалец, но омар есть омар, и хорош сам по себе.

Боже, как мне хочется облизнуться!»

– Я тоже этого хотел бы, друг мой, и еще чтобы ты мог ощутить весь вкус, сказал Крисп. У Яковизия во рту был лишь обрубок языка; двадцать лет назад Арваш Черный Плащ вырвал ему язык, когда Яковизий был послом при дворе злобного мага.

Эта рана – и наложенное на нее заклинание, не позволяющее ей зажить, едва не погубила Яковизия. Но тот сумел воспрянуть духом. Крисп знал, что утратил бы немалую часть своей личности, доведись ему пройти через такое же унижение. Он хорошо умел писать, но никогда не мог гладко излагать свои мысли с пером в руке. Яковизий же владел пером или стилем столь непринужденно, что иногда Крисп, читая его слова, даже слышал его голос, умолкший два десятилетия назад.

Яковизий взял табличку, написал на ней и вернул Криспу. «Все не так уж плохо, ваше величество. Представь, что ты сидишь за столом, а у тебя насморк. Я обнаружил, что примерно половину вкуса можно понять и ощутить через запах пищи.

Кстати, пребывание в Машизе оказалось страшной скукой. По-видесски там читают только сморщенные развалины вроде меня. Ты даже представить не можешь, как трудно обольстить красивого мальчика, если он тебя не понимает».

– Золото разговаривает на многих языках, – заметил Крисп.

«Иногда ты слишком прагматичен, – написал Яковизий, закатив глаза и тем самым выражая отношение к непонятливости своего суверена. – Просто купить неинтересно, в покупке нет вызова, а преследование есть часть игры. Как по-твоему, почему я преследовал тебя столь долго и упорно, уже зная, что твой аппетит распространяется только на женщин?»

– Так вот в чем было дело? – удивился Крисп. – А мне в то время казалось, что тебя попросту одолевала похоть.

Яковизий прижал ладонь к сердцу и столь убедительно изобразил пантомиму умирающего, что его без колебаний приняли бы в труппу профессиональных мимов.

Затем, чудесным образом воскреснув, он склонился над табличкой и быстро написал:

«Думаю, мне все-таки придется вернуться в Машиз. Там, поскольку я посланник врага, мне оказывают то уважение, какое я заслуживаю. Здесь же даже друзья предпочитают на меня клеветать». И он вновь закатил глаза.

Крисп расхохотался. Он никогда не переставал восхищаться присущей Яковизию удивительной комбинацией уязвимости и острого, жалящего ума – кроме тех случаев, когда она его бесила и приводила в ярость. Иногда Яковизию удавалось вызвать в нем обе эмоции одновременно. Автократор быстро обрел серьезность и спросил:

– У тебя не было проблем с фанасиотами, когда ты возвращался из Макурана?

Яковизий покачал головой и написал: «Я возвращался южным путем и не заметил никаких следов фанасиотов. Кажется, эта ересь сосредоточена на северо-западе, хотя, насколько я понял, у тебя были с ними стычки и здесь, в столице».

– Действительно, стычки, – мрачно ответил Крисп. – Разразись в тот день гроза, они спалили бы половину города. Мало того, их бесполезно допрашивать при помощи магии, а вера настолько их опьяняет, что пытки они воспринимают скорее как честь, чем муку.

«И они похитили твоего сына», – написал Яковизий и развел руки, выражая сочувствие Криспу.

– Да, похитили, – признал Крисп. – Его тело, а, возможно, и душу. Яковизий вопросительно приподнял брови; его жесты за те годы, что он лишился языка, стали настолько выразительными, что почти приобрели качество речи. – Он много беседовал со священником, который оказался фанасиотом, – пояснил Крисп. И, насколько мне известно, пропитался их проклятыми доктринами.

«Скверно,» – написал Яковизий.

– Воистину. А теперь Диген – тот самый священник – морит себя голодом в тюрьме. Он думает, что воссоединится с Фосом, покинув этот мир. Я же полагаю, что его ждут вечные муки Скотоса. – Император плюнул, помянув темного бога.

Яковизий написал:

«Если ты спросишь мое мнение, то аскетизм сам по себе есть наказание, но я до сих пор не слышал, чтобы его использовали как оскорбление». Прочитав эти слова, Крисп кивнул. Все три таблички в блокноте Яковизия оказались заполнены, и тот, перевернув стиль тупым концом, разгладил воск, затем написал:

«Ныне я очень легко могу определить, когда начинаю слишком много болтать как только мне приходится стирать написанное.

Жаль, что те, кто еще шлепают губами, не могут насладиться столь явной приметой многословия».

– Ах, если бы это было так, им пришлось бы больше молчать, а это время они использовали бы на обдумывание новых заговоров, – заметил Крисп.

«Ты, вероятно, прав, – ответил Яковизий. Он несколько секунд вглядывался в Криспа, потом взял табличку. – Ты стал циничнее, чем прежде. Но хорошо ли это?