Император Михаил

— Что приключилось во вверенной тебе феме? — спросил он. — Здесь все думают, что ты виноват.

— Державный царь, конечно, я виноват, но не в том, в чем думают: я виноват, что взял к себе такого чиновника, каким оказался убитый Никифор Кенхри.

— Расскажи по порядку, как было дело, не утаивай ничего и не лукавь.

— Буду говорить перед тобой, как пред Богом. Ты помнишь, великий царь, что по указу твоей царственности, состоявшемуся около полугода тому назад, повелено увеличить поземельную подать на четверть.

— Да, знаю, — сказал царь и задумался. — Мне необходимо восстановить храм св. Дмитрия в Солуни. Это великий угодник, а если бы ты видел, в каком положении находится его святилище, ты ужаснулся бы: купол обрушился, служат под открытым небом, дождь заливает алтарь, где приносится бескровная жертва. Кроме того, я хочу построить монастырь целителю Пантелеймону, такую обитель, которая по красоте и величию превосходила бы все теперешние постройки. На это требуется много денег; брат предложил мне увеличить подати; он говорит, что это не будет обременительно для народа, казна моя пуста и при настоящем ее положении невозможно осуществить задуманного мной богоугодного дела.

— Прости, державный царь, если я скажу тебе откровенно, я так предан тебе, что считаю обязанностью предостерегать тебя… — Пселл помедлил, он не решался, представлялся удобный случай поколебать доверие царя к евнуху, но вдруг он не поверит и рассердится?

Заметив колебание Пселла, царь попросил его говорить всю правду.

— Столичные жители, — начал Пселл, — не всегда хорошо знают условия деревенской жизни и легко могут заблуждаться и ввести в заблуждение самодержца. Как можно утверждать, что четверть незначительная и необременительная надбавка? Это может показаться здесь, где не привыкли считать деньги, но крестьянин не скоро заработает лишние деньги и для него тяжело, даже часто невозможно заплатить несколько золотых. Ведь из-за этого и произошел бунт. Практор Кенхри явился в селение Ацикоми и потребовал с каждого крестьянина больше того, что они привыкли вносить ежегодно. Поселяне подумали, что это простое вымогательство со стороны сборщика; он прочел им указ твоей царственности, но они не поверили. Читать они сами не умеют и справедливо полагают, что чиновник может прочесть им то, чего на бумаге не написано. Я должен, к крайнему прискорбию, прибавить, что местное население, вообще, ненавидело Кенхри, как я узнал только теперь; он раньше взимал с крестьян больше того, что полагается по закону. Крестьяне собрались и решили не платить. Отделилось из них несколько вожаков и объявили решительно, что платить не согласны. На требование практора они отвечали ругательствами, называя его собакой, неверным слугой царевым. Когда сборщик рассердился и ударил одного старика, уважаемого всей деревней, толпа рассвирепела, набросилась на сборщика и убила его, как это уже известно твоей царственности.

— Жаль, — ответил царь, — однако, это дело нельзя оставлять так, надо наказать преступников.

Тут Пселл рассказал, как мудро поступил он, узнав о бунте. Он отправился сам в Ацикоми; зачинщики были сейчас же посажены в тюрьму, а толпу ему удалось успокоить, растолковав им, что сборщик требовал с них лишнее, но что надбавку, установленную новым законом, они обязаны внести, и, действительно, они обещали заплатить.

— Дальнейший ход дела будет зависеть от твоего милосердия, — заключил Пселл, — так как это государственное преступление и оно должно разбираться в высшем императорском суде. Ты будешь председательствовать и от тебя будет зависеть покарать или помиловать! Прости за дерзкий совет, но мне казалось бы, что помиловать соответствует и твоему характеру, ибо ты человеколюбивейший из царей, да и в данном случае виноваты не только крестьяне, но и практор.

Царь остался очень доволен объяснением Пселла; оказывалось, что виноват один практор, а судья, напротив, показал свой ум и честность. За это следовало наградить его. Заметив, что он произвел на царя должное впечатление, Пселл приступил к самому главному. Он просил позволения не возвращаться в свою фему, а отдохнуть в столице. Михаил согласился на это и предложил дать ему какое-нибудь место в центральном управлении. Философ обратил внимание самодержца на то, что он неохотно берется за дела, которых не знает, а потому желал бы опять служить в императорской канцелярии. В конце концов, решено было, что Пселл будет сделан протасикритом, как только представится возможность дать другое назначение занимающему теперь это место.

Пселл торжествовал, выходя из дворца; благодаря своей изворотливости, он одержал блестящую победу. Происшествие, случившееся в его феме, было такого свойства, что он не только мог быть лишен места, но и отдан под суд. Царю он представил дело совсем не в том виде, как оно действительно было. Пселл был в стачке с сборщиком податей, он разрешил своему подчиненному взыскивать лишние деньги, и этот излишек они должны были разделить между собою.